В
скором времени пришла новая партия монахов, потом еще одна. Всеони, каки
большинство проезжих и стpанников, не говорили ни о чем ином,как о Гаутаме
и его близкой кончине. И подобно тому, как при известии о военном походе или
предстоящемвенчании какого-нибудьцаря совсехсторон стекаютсялюди и
собираются в кучи, подобно муравьям, так точно, словнопривлеченные чарами,
стекались монахитуда,гдевеликий Буддаждалсмерти,где должнобыло
совершиться событие неизмеримойважности, где великий Совершенный того века
должен был почить в блаженстве.
Многодумал за это время Сиддхартха обумирающеммудреце, овеликом
учителе, чей голос поучалнароды и пробудилсотни тысяч людей, чей голос и
он когда-то слышал, на чье святое лицо и он когда-то взирал с благоговением.
С хорошимчувством вспоминал он о томвремени, представлял себе пройденный
учителемпуть к совершенствуи с улыбкойвспоминал слова,с которыми он,
молодойчеловек, обратился кВозвышенному.Тобыли гордые,не погодам
рассудительные слова,-- думал он с улыбкой. Давноуже он сознавал,что его
ничто неразделяет с Гаутамой,хотя ученияегоонпринять немог. Да и
никакого вообще учениянеможет принятьистинноищущий, истинно желающий
найти. Тот же, кто нашел, тот может признать любое учение, любой путь, любую
цель -- его ничто болеене отделяетоттысячи других, живущихвВечном,
вдыхающих в себя Божественное.
В один из тех дней, когдатак много народусовершало паломничествок
умирающемуБудде,к немуотправилась иКамала, когда-то прекраснейшая из
куртизанок.Давно уже онаоставила прежнюю жизнь.Онаподариласвой сад
монахам Гаутамы, приняла его учение и стала однойиз тех, которые возлагали
на себя заботуи попечение о странниках, услыхав облизкой смерти Гаутамы,
она тотчасжевместесосвоиммальчикомСиддхартхой пустилась впуть.
Пешком, одетая в простое платье, она шла со своим маленьким сыном по течению
реки; но мальчикскороутомился ипроголодался;ему захотелось вернуться
домой, и он стал капризничать и хныкать. Камала из-за него должна была часто
останавливаться, чтобы дать ему отдохнуть, чтобы покормить его или пожурить.
Мальчик привык настаивать на своем.Он не понимал,зачем ему надо вместе с
матерью совершатьтакоетяжелоеискучное паломничество, отправлятьсяв
незнакомое место, к чужому человеку, который был святым и собирался умереть.
Пусть себе умирает -- ему-то, Сиддхартхе, какое до этого дело?
Паломникибыли уженедалекоотперевозаВасудевы,когда маленький
Сиддхартха снова заставил мать сделать привал для отдыха. Камала, впрочем, и
сама уже утомилась, и в то время, как мальчик кушал банан, она опустилась на
землю, полузакрылаглаза и предалась отдыху.Вдруг онаиспустила жалобный
крик. Мальчик с испугом взглянулна мать, увиделеепобледневшее от ужаса
лицо и выползавшую из-под ее платья маленькую черную змею, ужалившую Камалу.
Тотчасже оба бросились бежать по дороге, чтобывстретитьлюдей. Они
ужепочтидостиглиперевоза, когдаКамала свалилась,уже несилах идти
дальше.
Они
ужепочтидостиглиперевоза, когдаКамала свалилась,уже несилах идти
дальше. Мальчик сталкричать и плакать, поминутно целуяи обнимая мать; та
такжесталагромко зватьнапомощь,покаэтикрикине былиуслышаны
Васудевой, стоявшим у перевоза. Прибежав на место, он взял женщину на руки и
отнес в лодку; мальчик последовалза ним, искоро все пришли в хижину, где
Сиддхартха стоялу очага,разводя огонь. Он поднял глазаипреждевсего
увидел лицо мальчика, показавшееся ему странно знакомым, напоминающим что-то
забытое.Потом увидел Камалу итотчасже узнал ее, хотя онаи лежала без
чувствна руках перевозчика.И тогда онпонял, что этотмальчик со столь
знакомым ему обликом -- его родной сын, и сердце у него затрепетало в груди.
Рану обмыли, но она ужеуспела почернеть и кожа вздулась. Камале влили
врот лекарство, и она очнулась. Она лежала на ложе Сиддхартхи, в хижине, а
наднейсклонилсячеловек,которыйкогда-тотаксильнолюбилее. Ей
показалось,чтоона видит всеэто восне. С улыбкойглядела онав лицо
друга, но понемногу пришла всебя, вспомнила об укусе и с тревогой спросила
о мальчике. -- Он тут, не беспокойся! -- сказал Сиддхартха. Камала взглянула
ему в глаза. Она с трудом ворочала языком, парализованным ядом.
-- Ты постарел, милый,-- сказала она,-- ты совсем седой. Но ты похож на
того молодого саману, который когда-то, почти нагишом, с запыленными ногами,
пришел ко мне в сад. Тытеперь походишь на негогораздо больше, чем тогда,
когдаты покинул меняи Камасвами.Глазами ты похож нанего, Сиддхартха.
увы, и я постарела, очень постарела. Ты узнал меня все-таки?
Сиддхартха улыбнулся:
-- Я тотчас же узнал тебя, милая Камала.
-- А его ты узнал? -- сказал она, указывая на мальчика.-- Это твой сын.
Глаза еепринялиблуждающеевыражениеискорозакрылись.Мальчик
заплакал.Сиддхартха взялегона колени,далему поплакать, гладилему
волосы и, глядяна это детское лицо, вспомнил одну избрахманскихмолитв,
которуюзаучилкогда-то,когдасамбыл маленькиммальчиком.Медленно,
нараспев, онстал произноситьее вслух, словасами собою всплывали вего
памяти.И подегонапев мальчикуспокоился,пересталплакать и, только
изредка всхлипывая, заснул на его коленях. Сиддхартха положил его на постель
Васудевы. Последний стоял у очага и варил рис. Сиддхартха кинул емувзгляд,
на который тот ответил улыбкой.
-- Она умрет,-- шепотом сказал Сиддхартха.
Васудевакивнул головой. По егоприветливомулицупробегалотблеск
горевшего на очаге огня.
Еще одинразКамала пришлавсознание.Лицоееисказилось болью.
Сиддхартха читал ее страдания на ее губах, на побледневших щеках. Тихо читал
он их,неспускаяглаз,иждал,погруженныйвеестрадания.Камала
почувствовала это, и глазами искала взгляда.
уловив его, она проговорила:
-- Теперь я вижу, что и глаза твои изменились: они теперьсовсем иные.