Во всем прочем, на еговзгляд,мирские
люди стояли не ниже, ачастодажеивыше мудреца,подобнотому, каки
животные, в своем упорном, не уклоняющемся в сторону стремлении к достижению
необходимого им, подчас кажутся стоящими выше людей.
Медленно развивалось исозревалов Сиддхартхе сознание,что такое, в
сущности, мудрость, в чемзаключалась цель его многолетних исканий. Ведь, в
конце концов, она сводилась лишь к готовности души,к способности к тайному
искусству--вовсякуюминуту,средивсякихпереживаниймыслить,
чувствовать, вдыхать в себя единство. Медленно, словноцветок, распускалось
в нем это сознание, и на старом детском лице Васудевы он находил отблеск его
сияния: гармонию, уверенность в вечном совершенстве мира, улыбку, единство.
Норанавдушевсеещегорела --с тоскойигоречьювспоминал
Сиддхартха своего сына, лелеялв сердцесвою любовь и нежность, растравлял
своегоре,совершалвсебезумствалюбви. Вовек неугасимым казалосьэто
пламя.
Ивотоднажды,когдаранагорелаособенносильно,Сиддхартха,
снедаемый тоской,переправился через реку, вышел из лодки иготовбыл уже
отправиться в город, чтобы разыскать сына. Река текла медленно и тихо -- это
быловсухое время года --но голосее звучал как-то странно, словно она
смеялась!Реказвонкоиявственносмеяласьнадстарымперевозчиком.
Сиддхартхаостановился, склонилсянадводой,чтобы лучшеслышать,ив
медленно протекавшейводеувидел своелицо. Вэтомотраженном лице было
нечто, напомнившее ему о чем-то позабытом. Онподумал и вспомнил: этолицо
походило надругое, которое он когда-то знал, любил и вместе с тембоялся.
Оно походило на лицо его отца, брахмана. И Сиддхартха вспомнил, как некогда,
юношей, вынудил отца отпустить его к аскетам,как он простилсясним, как
ушелиникогданевозвращался.Не заставил лионсвоего отца страдать
столькоже,сколько онстрадал теперь из-за своегособственного сына? Не
ожидаетлии его,Сиддхартху,такая жеучасть?Некомедияли это, не
странная и глупая вещь -- это повторение, этот бег в роковом круге?
Рекасмеялась.Да, этотак--всеповторяется,все,что не было
выстраданодоконца иискуплено.Одни и те жестрадания повторяются без
конца. И Сиддхартхаснова сел влодку и вернулся в свою хижину,вспоминая
своего отцаисына, осмеянныйрекой, борясьссамимсобой,близкийк
отчаянию ивто же самое времясклонный громко хохотатьнад собой и всем
миром. увы,ещене зацвела его рана, еще не примирилосьсердце с судьбой,
ещене засияларадость победыизего страдания.Но всежевнемуже
шевелиласьнадежда,икогдаонвернулсявхижину,топочувствовал
непреодолимое желание раскрыть свою душу перед Васудевой, всепоказать, все
высказать другу, с таким совершенством умевшему слушать.
Васудева сидел в хижине и плел корзинку. Онуже не работал у перевоза;
его зрение ослабело, ине только зрение, но ируки. Неизменным ицветущим
оставалось только ясное, исполненное благожелательности выражение его лица.
Сиддхартха подсел кстарику иначал медленно рассказывать. Все, о чем
они до сих пор ни разу не заговаривали, все рассказал онтеперь: о том, как
он побежалвследзасыномв город,о своих жгучихстраданиях, освоей
завистипривидесчастливыхотцов,отом,чтоонсамсознаетвсю
безрассудность своихжеланий иотщетностисвоейборьбы с ними. Всеон
поведал своему другу-- обо всем он могтеперь свободно говорить,дажео
самоммучительном.Он раскрылперед нимсвою рану,рассказал и освоем
сегодняшнембегстве, о своей ребяческойзатее отправиться в город и о том,
как его высмеяла река.
И в то время, как онговорил, а Васудеваспокойнослушал, Сиддхартха
сильнее,чемкогда-либо,ощущал,какблаготворно нанего действует это
свойственное его другу умение слушать. Он чувствовал, как все его страдания,
тревогиитайнаянадеждапереливаютсявслушателя,и только последняя
возвращаетсякнему назад.Показатьтакому слушателю свою рану быловсе
равно,чтокупатьи охлаждать еев реке,пока жарне спадети онане
сольется с рекой.
И, продолжая говоритьиисповедоваться, Сиддхартха все болееи более
чувствовал, что тот, кто слушает его, уже неВасудева, не человек, что этот
неподвижно сидящий слушатель всасывает в себя егоисповедь,каквсасывает
дерево дождевуюводу, чтоэтотнеподвижносидящий--самарека,само
божество, самовечное.И по мере того, как Сиддхартха переставалдумать о
себе иосвоей ране, сознание происшедшейсВасудевой перемены все более
овладевало им.Но чем более он чувствовал этуперемену, темменее она его
удивляла,тем яснееонсознавал, чтовсе это совершенно естественно, что
Васудеваужедавно,почти всегда былтаким,толькоон, Сиддхартха,не
замечалэтого, мало того,--чтоон и сампочтиничемнеотличается от
Васудевы. Он понял, что видит теперь старого Васудеву в таком свете, в каком
народ видит богов, и что это не может долгопродолжаться. В своем сердце он
уже начал прощаться с Васудевой. Но при всем том он продолжал рассказывать о
себе по-прежнему.
Когда он кончил свою исповедь, Васудева поднялнанего свои ласковые,
несколько ослабевшиеглаза, и молча, безслов, озарил его взглядом, полным
любви, радости, пониманияи знания. Он взял руку Сиддхартхи, повел его к их
обычному месту на берегу, сел рядом с ним и улыбнулся реке.
-- Ты слышал, как онасмеялась,-- сказалон.-- Ноты не всеслышал.
Давай прислушиваться, ты услышишь еще многое.
Они стали слушать. Мягкозвучалотысячеголосое пение реки. Сиддхартха
гляделвводу,и в текущейводепереднимпроходилиобразы:сначала
показалсяотец,одинокий, оплакивающий своегосына, потом он увидел себя,
также одинокого, также прикованного цепями тоски к далекому сыну.