Таквот,заметьсебе:это
"когда-нибудь"- только ложное представление, образное выражение.Грешник не
есть человек, еще тольконаходящийся напути к совершенству Будды;онне
находитсяв какой-нибудь промежуточной стадииразвития, хотя наше мышление
не в состоянии представлять себе эти вещи.Нет,в грешнике уже теперь, уже
сейчас живет будущий Будда,его будущееуже налицо. И в нем, и в тебе, и в
каждом человеке ты должен почитать грядущего, возможно, скрытого Будду. Мир,
друг Говинда, не есть нечто совершенное или медленно подвигающееся по пути к
совершенству.Нет, мирсовершененво всякое мгновение;каждый грех уже
несетвсебе благодать,во всех маленькихдетяхуже живетстарик,все
новорожденныеуже носят в себе смерть, авсе умирающие -- вечную жизнь. Ни
одинчеловекне в состояниивидеть, насколько другойподвинулся на своем
пути; вразбойникеи игроке ждет Будда, вбрахмане ждет разбойник.Путем
глубокогосозерцанияможно приобрестиспособностьотрешаться от времени,
видеть все бывшее,сущееигрядущеев жизни, какнечто одновременное, и
тогдавсепредставляетсяхорошим,всесовершенно,всеестьБрахман.
Оттого-то все, что существует, кажетсямнехорошим: смерть,каки жизнь,
грех, как и святость, ум, как и глупость -- все должно быть таким, как есть.
Нужно только мое согласие, моя добрая воля, мое любовное отношение --чтобы
всеоказалосьдляменя хорошим,полезным, неспособным повредить мне.На
собственном теле и насобственнойдуше я убедился в том, что мне нужен был
грех, что исладострастие, и стремление к земным благам, и тщеславие -- мне
нужны были в такой жестепени, как и мое постыдноеотчаяние,дабы наконец
отказатьсяот противодействия миру, дабы научиться любить его таким, как он
есть, не сравнивая его с каким-тожелательным,созданным моим воображением
миром, с придуманным мною видом совершенства. Вот, оГовинда, некоторыеиз
моих мыслей, до которых я додумался.
Сиддхартха нагнулся, поднял с земли камень и взвесил его на руке.
-- Вот камень,-- сказал он,играяпоследним.-- Через некотороевремя
он, может быть,превратится в прах, а из землистанетрастением, животным
или человеком. В прежнее время ябы сказал: "Этот камень --только камень.
Оннеимеетникакойценности, онпринадлежит мируМайи.Но таккак в
круговороте перевоплощений он может стать человеком или духом, то я и за ним
признаю ценность". Так, вероятно, я рассуждал бы раньше. Ныне же я рассуждаю
так. Этот камень есть камень;он же и животное, он же и бог, он же и Будда.
Я люблю ипочитаю его не зато,чтоонкогда-нибудь может стать тем или
другим, аза то, что он давно и всегда есть тои другое. Именно за то, что
он камень, что он теперь, сегодня представляется мне камнем -- именноза то
я люблюего и вижу ценность и смысл в каждой из егожилок и скважин, в его
желтом или сером цвете, в его твердости, в звуке, который он издает, когда я
постучу внего,всухостиили влажности егоповерхности. Бываюткамни,
которыена ощупьсловно масло или мыло;другие напоминают листья,третьи
песок;каждыйпредставляетчто-нибудьособенное,каждыймолитвенно
произносит Омна свойманер, каждый есть Брахмаи в то же время, в той же
самой степени -- камень, маслянистый илисочный.
Бываюткамни,
которыена ощупьсловно масло или мыло;другие напоминают листья,третьи
песок;каждыйпредставляетчто-нибудьособенное,каждыймолитвенно
произносит Омна свойманер, каждый есть Брахмаи в то же время, в той же
самой степени -- камень, маслянистый илисочный.И это-тоименно нравится
мне; это-то и кажется мне удивительным, достойным благоговения.Но довольно
обэтом. Словавредят тайному смыслу. Стоит только высказатькакую-нибудь
мысльвслух,какона уже получает несколько иной характер, звучит немного
фальшиво, немного глупо. Впрочем, и это хорошо и нравится мне. Пусть то, что
один человек считает своим сокровищем и мудростью,звучит для другого,как
глупость -- я и против этого ничего не имею.
Безмолвно выслушал его Говинда.
-- Почему ты выбрал дляпримеракамень?--спросил он нерешительно,
после некоторого раздумья.
-- Я сделалэтослучайно. А впрочем-- я, можетбыть,и хотел тебе
показать, что я одинаково люблю и камень, и реку, и все вещи, накоторые мы
смотрими от которых мы можем чему-нибудь научиться.Камень я могу любить,
Говинда, так же, как и дерево или кусок коры. Это вещи, а вещи можно любить.
Но слова я любить не могу. Оттого-то всякие учения ничего для меня не стоят;
они необладаютни твердостью, нимягкостью, унихнет цветов, запаха и
вкуса, нет граней-- онипредставляют одни лишь слова. Бытьможет, именно
это, именно обилие слов мешалотебе обрести душевный мир. Ведь искупление и
добродетель, Сансара иНирвана-такжеодни толькослова. Неттакойвещи,
которую можно назвать Нирваной. Есть только слово Нирвана.
-- Нирванане однотолько слово, другмой,-- заметил Говинда.--Это
мысль.
-- Мысль --пожалуй,-- продолжалСиддхартха.-- Только признаюсь тебе,
мой милый: я не вижубольшогоразличия между мыслями и словами. Откровенно
говоря, я непридаю особого значения и мыслям. Для меня важнее вещь. Здесь,
наэтомперевозе,например, моимпредшественникоми учителем был святой
человек, который много лет верил в одну толькореку,другой религии у него
не было.Он заметил,чторека имеет голос, и сталприслушиваться к нему.
Этот голос стал егоучителем ируководителем, сама река представлялась ему
божеством.В течение многихлет он и неподозревал, чтокаждыйветерок,
каждое облако,каждая птица или жук в такой же степени божественны, столько
же знаюти могутнаучить,как почитаемая имрека. Но к тому времени, как
этотсвятой ушел в леса, он уже знал все, знал больше, чем я или ты,и без
помощи учителей и книг -- только потому, что верил в реку.
Говинда же возразил:
--Но развето,что ты называешь "вещами",представляетчто-нибудь
действительносуществующее, имеетреальность?Неявляютсяли они только
обманчивыми, призрачными образами Майи? Разве твой камень, твое дерево, твоя
река -- реально существующие вещи?
-- И это менямало тревожит,-- ответилСиддхартха.