-- Пусть вещи имеют
толькокажущееся бытие.Новедьв таком случае и моебытие естьтолько
кажущееся --значит,втом и в другом случае,ониодинаково сродни мне.
Оттого-тоя иотношуськ ним слюбовью иуважением. Оттого-то яи могу
любить их.Авот наконец и моеучение, надкоторымты, наверное, будешь
смеяться:Любовь, оГовинда, по-моему важнеевсего на свете. Познать мир,
объяснить его, презирать его -- всеэто япредоставляю великим мыслителям.
Для меня же важно только одно-- научиться любить мир, не презирать его, не
ненавидеть егои себя, асмотреть на него,на себяи навсесущества с
любовью, с восторгом и уважением.
-- Это я понимаю,-- сказал Говинда.-- Но именно это Возвышенный признал
заблуждением.Онпредписываетдоброжелательность,терпимость,кротость,
снисходительность, но не любовь. Он запретил нам отдавать наше сердцелюбви
к земному.
-- Знаю,--сказал Сиддхартха,и улыбказасияла на его лице.-- Я знаю
это, Говинда. Вот мы и забрели с тобой в дебри мнений, в спор из-за слов. Не
могу отрицать,мои словао любвикакбудто находятся впротиворечиисо
словами Гаутамы.Оттого я и не доверяюсловам. Но это противоречиетолько
кажущееся. Я знаю, что я совершенно согласен с Гаутамой. Возможноли, чтобы
не знал любви тот, ктопознаввсю бренностьиничтожностьчеловеческого
бытия,тем неменее настольколюбиллюдей, что посвятилдолгую, тяжелую
жизнь исключительно тому, чтобы помочь им, просветитьих. И внем, в твоем
великомучителе,дело мне милее слов, его жизньи дела важнее егоречей,
движениеегорукиважнееегомнений. Нев словах имысляхвижу я его
величие, а в делах и в жизни.
Долгомолчалиобастарика.НаконецГовиндапроизнесс прощальным
поклоном:
-- Благодарю тебя, Сиддхартха, за то, чтоты высказал мне некоторые из
своих мыслей. Они кажутся мне несколько странными, я не всесразуи понял.
Но как бы то ни было, я благодарен тебе и желаю тебе спокойных дней.
Про себяже он подумал: "Странный человек -- этот Сиддхартха! Странные
унегомысли,инелепозвучитегоучение.Нетаковочистоеучение
Возвышенного. Последнее яснее, чище,понятнее, в нем нетничего странного,
нелепого или смешного. Но совсем иными, не похожими на его мысли кажутся мне
рукии ноги Сиддхартхи, его глаза,еголоб, егодыхание, его улыбка, его
поклон и походка. Ни разу с тех пор, как возвышенный Гаутама ушел в Нирвану,
ни разу невстречал я человека, при виде которого я бы почувствовал --вот
святой.Один только Сиддхартха внушает мне такое чувство. Пусть егоучение
звучит странно, пустьего словакажутся нелепыми -- но его взгляд ирука,
его кожа иволосы -- всев нем сияет такойчистотой,таким спокойствием,
такой ясностью, кротостью и святостью, каких я не видел ни у кого из людей с
тех пор, как умер последней человеческой смертью наш Возвышенный Учитель.
С такимимыслями в голове, с противоречивым чувством в сердце, Говинда
еще раз склонился перед Сиддхартхой.
Побуждаемый любовью, он низко склонился
перед спокойно сидящим.
-- Сиддхартха,-- сказал он,-- мы с тобой уже старики.
Врядлимыещеразувидимдругдругавэтомобразе.Явижу,
возлюбленный, что ты обрел покой. Я же, признаюсь, его не нашел. Скажимне,
почитаемый, еще одно слово, напутствуй менячем-нибудьтаким, чтобыло бы
доступномоемууму.Тяжелимраченбываетповременаммойпуть,о
Сиддхартха!
Сиддхартха молчал и смотрел на него со своейвсегдашней тихой улыбкой.
Говиндаже не спускал глаз с его лица. Он глядел нанегоробко, с тоской.
Страдание и вечное, не удовлетворенное искание читались в его взоре.
Сиддхартха видел это и улыбался.
-- Нагнись ко мне!-- прошепталон на ухоГовинде.-- Нагнись ко мне!
Так, еще ближе! Совсем близко! Поцелуй меня в лоб, Говинда.
Нокогда Говинда,изумленный ивсежевлекомыйвеликой любовьюи
предчувствием,исполнилжеланиедруга,втуминуту,когда,низко
склонившись,коснулся губами егочела,произошло нечто удивительное. В то
время, как его мысльбыла все еще занята странными словами Сиддхартхи, в то
время,каконтщетноипротивволипыталсяпредставитьсебевремя
несуществующим,а Сансару и Нирвану -- как нечто единое, в товремя, как в
нем боролисьнекотороепрезрение ксловамдруга снеобъятной любовьюи
благоговением к его личности, с ним произошло следующее.
Лицо егодруга, Сиддхартхи, куда-то стушевалось. Вместо него он увидел
перед собойдругиелица, множестволиц,длинныйряд, катящийся поток из
сотен, тысячлиц.Все они проходилииисчезали,ивто жевремя все,
казалось,существовалиодновременно,всенепрерывноменялисьи
возобновлялись и тем не менеебыли Сиддхартхой. Он видел перед собой голову
умирающейрыбы--карпасбесконечно-страдальческиоткрытымртом,с
угасающимвзглядом--он виделлицоноворожденногоpебенка, красноеи
сморщенное,искривленноеплачем--онвиделлицоубийцы,видел,как
последнийвонзает ножвтело человека -- и тут же видел этого преступника
связанным и упавшим на колени, и рядомпалача, отрубающего ему голову одним
взмахом меча. Он видел тела мужчин и женщин, обнаженные, в позах и судорогах
неистовой страсти -- виделраспростертые трупы, тихие, холодные,пустые --
видел головыразныхзверей: кабанов,крокодилов,слонов, быков,птиц --
виделбогов:Кришну,Агни.Всеэтилицаи фигуры онвиделв тысячах
сочетаний,толюбящимиипомогающимидругдругу,тоненавидящимии
уничтожающими другдруга, то вновь возрождающимися. Каждое было воплощенным
стремлением к смерти, было страстным, мучительным признанием бренности, и ни
одно, однако, не умирало; каждое только менялось, рождалось вновь,получало
новое лицо, и все это без всякого промежуткаво временимежду тем и другим
видом.