Вот белаяцапля
пролетеланад бамбуковым лесом.И Сиддхартха тотчас же воспринимал цаплю в
своюдушу, летал над лесами и горами,сам становился цаплей, пожираярыб,
голодал вместе с цаплей, кричал голосом цапли, умирал смертью цапли. Мертвый
шакаллежалнапесчаномберегу,идушаСиддхартхивходилавтруп,
становиласьмертвымшакалом,лежаланаберегу,вздувалась,смердела,
разлагалась, растерзываласьгиенамиикоршунами, превращаласьвскелет,
становилась прахом и развеивалась по полю.Но испытав смерть, разрушениеи
распыление,изведавмутноеопьянениекруговорота,душаСиддхартхи
возвращалась назад, снова томимая жаждой и,как охотник, вновь высматривала
лазейку,через которуюможно было бывырваться из круговорота вещей туда,
где наступалконецзаконупричинности, гденачиналасьчуждаястраданию
вечность. Онумерщвлял свои чувства, умерщвлял свою память; он ускользал из
своего"Я"в тысячучужих оболочек, становился животным, падалью, камнем,
деревом, водой, новсякийраз, пробуждаясь,--присвете лисолнца или в
сиянии месяца--снова находилсебя,сновастановился"Я",носилсяв
круговороте, чувствовал жажду, подавлял ее, и вновь томился жаждой.
Многому научился Сиддхартха усаман, много путей узналон, чтобы уйти
от Я. Оннаучился отрешатьсяот своего"Я"путем страдания, добровольным
претерпеванием боли, голода, жажды, усталости. Ондостигал самоотрешенияи
путемразмышления, удалением изсвоегоума всяких представлений.Этими и
другими путями оннаучилсядостигать же лаемого-- тысячираз он покидал
свое"Я", часамииднямипребывалв "Не -- Я". Но хотяэтими путями он
уходил далеко от "Я",конецкаждого пути неизменно подводил егообратно к
"Я". Хотябы Сиддхартха тысячураз ускользалот "Я", пре бывал в "Ничто",
пребывалв животном, иликамне,-- неми нуемым быловозвращение, неизбежно
наступал час, когда он снова находил самогосебя,-- при свете лисолнца, в
сиянии ли месяца, в тени или под дождем --снова становился Я и Сиддхартхой
и снова испытывал муки вынужденного кружения в круговороте.
Рядомс ним подвигался иГовинда,еготень; он шел теми жепутями,
подвергалсебятемжеистязаниям.Редкоговорилионимеждусобойо
чем-нибудьином, помимо того,что требовалосьслужениемиупражнениями.
Иногда они вдвоем отправлялись по деревням, чтобы выпрашивать пищу длясебя
и своих наставников.
-- Как ты полагаешь, Говинда,-- спросил однаждыСиддхартха,когда они
шлипобираться,--как тыполагаешь, подвинулисьмывперед?Достигли мы
какой-нибудь из наших целей?
На что Говинда ответил:
-- Мы учились и продолжаем свое учение. Ты, Сиддхартха, станешь великим
саманой. Ты быстроусвоил все упражнения - старые саманы часто восторгались
тобой.
Ты со временем станешь святым, о Сиддхартха!
Но Сиддхартха заметил на это:
-- Я смотрюна дело иначе, друг мой. Всему, чемуядоныне научился у
саман, я могбынаучиться скорее иболее простым путем. В любойхарчевне
квартала, населенногопубличными женщинами,средиизвозчикови игроков в
кости, я мог бы, о друг мой Говинда, научиться тому же.
И сказал Говинда:
--Ты шутишь, Сиддхартха!Какимобразомтымогбы у такихжалких
созданий научиться самопогружению, задерживанию дыхания,нечувствительности
к голоду и боли?
И Сиддхартха тихо, словно говоря с самим собой, ответил:
Чтоесть погружение? Чтоозначает оставление своего тела? Какой смысл
имеет пост или задерживание дыхания? Все это -- бегство от "Я", все это лишь
кратковременное убегание от мук своего бытия, кратковременное самоусыпление,
дабы нечувствовать страдания ибессмысленности жизни.Но то же временное
освобождение, ту же кратковременную бесчувственность погонщик воловнаходит
напостояломдворе,когдавыпьетнесколькочашекрисовоговинаили
перебродившегококосового молока. Тогда онперестает чувствоватьсвоеЯ,
перестаетчувствоватьстраданиежизни;накороткоевремяемуудается
одурманить себя. В своей чаше срисовым вином, над которойон задремал, он
находиттожесамое,чтонаходятСиддхартхаиГовинда,когдапутей
продолжительных упражнений выходят из своей телеснойоболочки и пребывают в
Не-Я. Вот как обстоит дело, о Говинда! И сказал Говинда:
-- Ты говоришь так, друг, хотя и ты знаешь, чтоСиддхартха не погонщик
волов, а самана непьяница. Правда тому, кто пьет, удается одурманить себя,
он находит временное освобождение и покой, но ведь его самообман проходит, и
он убеждается,что все осталось по-старому;он не стал мудрее, не приобрел
познаний, не поднялся на высшую ступень.
Но Сиддхартха заметил на это с улыбкой:
--Не знаю, я никогданенапивался,но что я, Сиддхартха, в своих
упражнениях и самопогружениях нахожу лишь временное усыпление и так же далек
еще от мудрости, от искупления, как ребенок в чреве матери, это-то я знаю, о
Говинда, это-то я хорошо знаю...
И в другойраз, когда оба они вышли из лесу, чтобпопросить в деревне
для своих братьев и учителейнемного пищи, Сиддхартха снова заговорил о том
же;
-- Ну, что же, Говинда, как по-твоему -- мы на верном пути? Ближе ли мы
стали к познанию и искуплению? Не вертимся ли мы, в сущности, в круге -- мы,
рассчитывавшие вырваться из круговорота?
И ответил Говинда:
-- Многое мы узнали, Сиддхартха, и многое еще остается нам узнать. Нет,
мыневертимся в круге,мы поднимаемся вверх. Наш круг -- это спираль, на
несколько ступеней мы уже поднялись выше.
И сказал Сиддхартха: -- Сколько по-твоему лет старейшему самане, нашему
до стопочтенному учителю? Ответил Говинда:
-- Лет шестьдесят, верно, будет ему. А
Сиддхартха на это;
-- Шестьдесят лет прожил он насвете, а Нирваны не достиг.