- Жак, почему вы прячете стены, почему вы не даете их погладить?..
Она любитласкатьрукойкамень,гладитьвдомесамыепрочныеи
долговечные вещи. Те, что могут вас долго куда-то везти, как корабль...
Он показывает ей свои сокровища: "сувениры"...
Она понимает. Она былазнакомасофицерамиизколониальныхвойск,
которые, приезжая в Париж, вели призрачную жизнь пришельцев изиногомира.
Встречаясь на бульварах, они самиедваверилитому,чтоониживые.Их
квартиры были более или менееточнойкопиейихдомоввСайгонеилив
Марракеше. Здесь велись разговоры о женщинах, о товарищах, о карьере; но все
эти драпировки, которые там, может быть, составляли самуюплотьстен,тут
были мертвы.
Она перебирала в руках медные филигранные вещицы.
- Вам не нравятся мои безделушки?
- Простите меня, Жак... Они немного...
Она нерешаласьсказать"вульгарны".Уверенностьвнепогрешимости
собственного вкуса, приобретенная благодаря тому, чтооназналаиценила
только подлинного Сезанна, а не копии, только настоящую стильнуюмебель,а
не имитацию, рождала в ней невольное пренебрежение ко всему поддельному. Она
со всем великодушием готова была пойти на любые лишения;ейказалось,что
она согласилась быжитьвбеленнойизвестьюкаморке,ноздесьчто-то
оскорбляло собственное ее достоинство. Здесь в ней страдалнеизбалованный
роскошью ребенок, но, какэтонистранно,страдалаееправдивость.Он
угадал, что ей не по себе, не понимая причины ее состояния.
- Женевьева, я не могу окружить вас прежним комфортом, я не...
- Жак!Высумасошли!Чтовампришловголову!Мнеэтотак
безразлично. - И она прижималась кнему.-Простовсемвашимковрамя
предпочитаю простой, хорошо натертый паркет... Я займусь этим...
Ионазамолкла,вдругсообразив,чтопростота,ккоторойона
стремилась, была куда большей роскошью и стоила много дороже,чемвсяэта
мишура. Вестибюль, где она играла вдетстве,блестящиеореховыепаркеты,
массивные столы, служившие века, не выходя из моды и не изнашиваясь...
Ее охватила странная печаль: нет, не сожаление об утраченном богатстве,
о всех тех вещах, которыми богатство окружает человека, - ей, конечно, еще в
меньшей степени, чем Жаку, были ведомы излишества,-нотеперьонаясно
поняла, что именно излишества составят ее богатство в новой жизни. Аонав
них не нуждалась. Но зато веры в долговечность - вот чего в ее жизнибольше
не будет. Она подумала: "До сих пор вещи оказывались долговечнееменя.Они
встретили мое появление на свет, они сопутствовали мне в жизни,иямогла
быть уверена, что они окружатменязаботойподстарость;атеперьмне
придется пережить вещи".
Она продолжает вспоминать: "Когда яуезжалавдеревню..."Исквозь
густую листву лип она снова видит тот дом. Из всего видимого в миреонбыл
вещью самой прочной: его подъезд из каменныхплит,словновыраставшийиз
земли.
О, там... И она вспоминает зиму. Зима убирает в лесу каждую сухую ветку
и обнажает каждую линию дома. И перед тобой самый костяк вселенной.
Женевьева выбегает и свистит собак. Под ее ногамихрустятлистья,но
она знает, что после всей уборки, которую проделала зима,послевсейэтой
капитальной чистки, весна снова затянет нитями пустойуток,подниметсяпо
ветвям и распустится в почках, заново возведет зеленые своды, таинственные и
непрестанно колышущиеся, как морские глубины.
Там ее сынишка не исчез бесследно. Онаспустиласьвкладовую,чтобы
передвинутьдозревающиефиги,аонтолькочтоускользнулотсюда;
нарезвившись и наигравшись, малыш послушно отправился спать.
Там ей ведом символ смерти, ионанестрашитсяего.Простокаждый
соединяется в своем молчании с молчанием дома. Ты поднимаешь глаза от книги,
удерживаешь вздох, и ты слышишь зов, который только что отзвучал.
Они исчезли? Ведь среди всего, подверженного превращениям,толькоони
одни и остаются неизменны, ведь их лицо, которое видел в последний раз, было
таким подлинным, что в нем ничто и никогда не обманет!
"А теперь я пойду за этим человеком, и я буду страдать и сомневатьсяв
нем!" Потому чтовеськлубокчеловеческойнежностииобидонасумела
распутать только в них, в мертвых, которых уже не раздирают противоречия.
Она открывает глаза. Бернис задумался.
- Жак, будь мне защитой, я ухожу нищей, такой нищей!
Она готова примириться и с домом в Дакаре, и с толпой в Буэнос-Айресе -
со всем тем миром, где все будет спектаклем, ненужным и призрачным, лишьбы
самБернис:былдостаточносильным,лишьбыоннеоказалсякнижным
героем....
Но он склоняется и ласково заговаривает с ней.Ионатакхотелабы
поверить этому его образу, этой нездешней его нежности. О,онатакготова
полюбить самый образ любви: у нее нетинойзащиты,кромеэтогобледного
образа...
Сегодня ночью, в любовных ласкахонанайдетегослабоеплечо,это
ненадежное убежище, и, как зверек, уткнется в него головой, чтобы умереть.
VIII
- Куда вы меня везете? Зачем вы меня завезли сюда?
- Вам не нравится эта гостиница, Женевьева? Вы хотите отсюда уехать?
- Да, уедем, - говорит она с ужасом.
Фары плохо освещали дорогу. Они с трудом углублялисьвомрак,какв
провал. Бернис то и дело посматривал на Женевьеву-онабылабледнакак
полотно.
- Вам холодно?
- Немножко, пустяки. Я забыла взять мех.
Она была легкомысленной девчонкой.