..
В эту минуту они действительно так нуждались вчеловеческомслове.И
вот Женевьева решилась.
- Все это пустяки, милый, - сказала она. - Должны же мы заработать наше
счастье.
Бернис взглянул на нее.
- Вы очень великодушны.
Он был растроган. Ему захотелось расцеловать ее;ноэтотдождь,это
неуютное окружение, эта усталость... Он взял ее руку, почувствовал, чтожар
усиливается. Каждая минута подтачивала это тело. Он успокаивал себя мечтами:
"Я закажу для нее грог. Все пройдет. Она выпьет горячего грога. Я укутаюее
в одеяла. И, взглянув друг надруга,мыпосмеемсянадэтимзлополучным
путешествием". Его наполнило смутное счастье.Нокакнепохожебылоих
теперешнее бытие на его мечты. В двух других гостиницах на их стук просто не
отозвались. А мечты? Их приходилось каждый раз подновлять. И с каждымразом
они утрачивали какую-то долю правдоподобия, какую-то чуть теплившуюся вних
возможность воплотиться и стать жизнью.
Женевьева молчала. Он понял, что она больше не пожалуется и не проронит
ни слова. Он мог ехать целыми часами, целыми днямионанескажетничего.
Никогда. Он мог бы скрутить! ей руки - она не вымолвит ни слова... "Я брежу,
я сплю!"?
- Женевьева, маленькая моя, вам нехорошо?
- Да нет же, все прошло, мне лучше.
Она уже разуверилась во многом. На многом поставила крест.Радикого?
Ради него. Она отказалась от всего, что он не мог ей дать. Это"мнелучше"
означало просто, что в ней что-тонадломлено.Онапокорилась.Теперьей
будет все лучше и лучше: она поставила крест на счастье. А когдаейстанет
совсем хорошо... "Какого же дурака я валяю: я все еще грежу!"
Гостиница "Надежда и Англия". Особая такса для коммивояжеров.
- Обопритесь на мою руку, Женевьева... Да-да, комнату. Женанездорова:
поскорее приготовьте ей грогу! Горячего грогу!
Особая такса для коммивояжеров. Почему так грустно звучит эта фраза?
- Сядьте в кресло, вам будет лучше.
Почему все еще не подают грога? Особая такса для коммивояжеров.
Старая служанка суетилась:
- Что с вами, дамочка? Бедняжка! Она всядрожититакаябледная.Я
налью грелку! Вам в четвертый,этопрекраснаябольшаякомната...Будьте
добры заполнить бланк.
Взяв в руки грязную ручку, он вспомнил, что у них разныефамилии.Ему
придется подвергнуть Женевьеву лакейским пересудам. "И все из-за меня. Какая
безвкусица!" Но она и на этот раз пришла ему на выручку.
- Любовники! Разве это не трогательно?
Им представился Париж, скандал. Они вообразили себевозбужденныелица
знакомых. Трудности для них только еще начинались, но они избегалиговорить
об этом, боясь, что их мысли встретятся.
И Бернис понял, что до сих пор они еще ничего особенногонепережили:
ну подумаешь, мотор плохо тянул, моросил дождь, и они потеряли десятьминут
в поисках гостиницы.
Но непосильные трудности, которые, как им казалось,их
ждали, коренились в них самих. Женевьева пыталась побороть самое себя, и то,
с чем она боролась в себе, сидело в ней так прочно, что она уженадорвалась
от одной этой борьбы.
Он взял ее руки и в который раз понял, что словами ничему не помочь. 36
Она спала. Он не думал олюбви.Вдушевсплывалистранныеобразы.
Реминисценции. Пламя лампы. Надо бы как можно скорее подлить в лампумасла.
И надо защитить пламя от порывов ветра.
А главное - эта отрешенность. Он бы обрадовался ее жадности к вещам. Ее
слезам из-за вещей, ее пристрастию к ним; он был бы счастлив,еслибыона
была требовательна, какголодныйребенок.Тогда,несмотрянавсюсвою
нищету, он сумел бы утолить ее голод. Ноонстоялнаколеняхспустыми
руками перед ребенком, который ничего не просил.
IX
- Нет, ничего... Оставь меня... Ах, уже пора?
Бернис встал. Все его движения во сне были медлительны, как у грузчика.
Как жесты апостола, извлекающего вашу душу из глубин подсознания. Каждый его
шаг был исполнен смысла, словно в танце. "Любовь моя..."
Он ходит взад и вперед. по комнате: до чего все нелепо.
Рассвет грязнит окно. А ночью оно было темно-синим. При зажженной лампе
оно светилось такой глубокой,сапфировойсиневой.Этойночьюокнобыло
раскрыто в звездные дали. Он думал. Он грезил. Он на носу корабля.
Она поджимает колени, собственное тело кажется ей безвольным и осевшим,
как плохо пропеченный хлеб. Сердце бьется часто и ноет. Так бывает в поезде.
Вагонные оси выстукиваютритмбегства.Вагонныеосивыстукиваютбиение
сердца. Прижимаешься лбомкстеклу,ипередтвоимиглазамипроносится
ландшафт: какие-то черные силуэты,которыенаконецстягиваетгоризонти
обводит покоем, сладостным, как смерть.
Ей хотелось бы крикнуть: "Удержи меня!" Ведь руки любви связывают вас с
вашим настоящим, с вашим прошлым,свашимбудущим,рукилюбвисобирают
вас...
- Не надо. Оставь меня.
Она подымается.
X
"Это решение, - думал Бернис, - это решение было принятопомимонашей
воли. Все произошло без слов". Как будто об этом возвращении ониусловились
заранее. Она заболела, и о дальнейшем путешествии нечего былоидумать.А
там будет видно.Онатакнедолгоотсутствовала.Эрленвотъезде,все
образуется. Бернис удивлялся тому, как легко все обошлось. Ноонпрекрасно
понимал, что это не так. Простотеперькаждыйшагнестоилимникаких
усилий.
Впрочем, он не был уверен в себе.Онсознавал,чтоинаэтотраз
уступил каким-то внутренним образам. Но из каких глубин встаютэтиобразы?
Сегодня утром, проснувшись под низким, темным потолком,онвдругподумал:
"Ее дом был ковчегом.Онпереправилсодногобереганадругоймного!
поколений.