.
Другие женщины. В "испано-суизах", как в роскошной оправе, превращающей
в драгоценность даже самую безобразную женщину. На животе - на пятьсот тысяч
франков жемчугов, руки в кольцах. Тела, приправленные, как самоеизысканное
блюдо. А вот еще одна робеющая девка.
- Отвяжись ты! Знаю я тебя, хлыща, катись кчертям!Дапропустиже,
отвяжись, говорят!
Эта женщина ужинала за соседним столиком;онаввечернемплатье,с
глубоким треугольным вырезом на спине ему видны только ее затылок,плечии
непроницаемая спина по которой пробегает судорожныйтрепет.Трепетплоти,
этой вечно восстанавливающейся и неуловимой материи. Так как женщина курила,
опершись на руку и наклонив голову, он видел лишь безликое тело.
"Глухая стена", - подумал он.
Танцовщицы начали свойномер.Ихшагибылиупруги,идушатанца
наделяла душой их самих. Бернису нравился этот ритм,державшийихтелов
подвижномравновесии.Эторавновесиемоглоежеминутнонарушиться,но
танцовщицы сноваспоразительнойуверенностьювосстанавливалиего.Они
волновали чувственность, непрестанно намечая образ, которыйвот-вотдолжен
был на ваших глазах завершиться и который напорогеэтогозавершения,на
пороге смерти,переходилвновоедвижение.Этобылосамовоплощенное
желание.
А перед ним все тажезагадочная,неподвижная,какозернаягладь,
спина. Вот от какого-то жеста или мысли по этой глади волной пробегает тень.
"Я хочу того неведомого, что движется под этой гладью", - думает Бернис.
Танцовщицы раскланивались, начертив и стерев таинственныеарабескина
песке. Бернис подозвал самую стройную.
- Ты хорошо танцуешь.
Он чувствовал, что ее тело клонится, как налившийся соком плод.Иэта
его тяжесть показалась ему откровением. Богатством. Она присела. Унеебыл
неподвижный взгляд и что-то бычье в подбритомзатылке,-наименеегибкой
части этого тела. Ее лицо не отличалось тонкостью, но все тело казалосьего
естественным разрешением и дышало спокойствием.
Потом Бернис заметил слипшиеся от потаволосы.Морщинку,прорезавшую
слойгрима.Поношенныйнаряд.Выхваченнаяизтанца,онаказалась
надломленной и неловкой.
- О чем ты задумалась?
Она ответила неопределенным жестом.
И вот все этоночноевозбуждениеприобреталосмысл.Суетапортье,
водителей такси, метрдотелей.Онизанималисьсвоимремеслом,котороев
конечном счете сводилось к тому, чтобы подать ему шампанское и свести с этой
усталой девкой. Бернис видел жизнь из-за кулис, где все - ремесло.Гденет
ни порока, ни добродетели, ни смутных волнений, гдевсе-толькоработа,
исстари заведенная ибесстрастная,кактрудчернорабочего.Дажетанец,
каждым движением строивший новый язык, мог что-тосказатьтолькочеловеку
постороннему.
Толькочужойбылвсостоянииобнаружитьвэтомтанце
структуру, о которой создатели ее давно уже забыли. Так музыкант, в тысячный
раз исполняющийоднуитужемелодию,утрачиваетеесмысл.Аздесь
танцовщицы в ярком свете прожекторов выполняли па, старались что-то выразить
мимикой, но один бог ведает, с каким подтекстом, Одна былапоглощенасвоей
больной ногой, другая - свиданьем,-о,совершеннопустяковым,-после
выступления. Третья мысленноподсчитываласвоидолги:"Ядолжнатриста
франков..." А еще какая-то, может быть, только и твердила: "Мне больно..."
И вот в нем уже угас весь порыв. Он думал: "Ты не дашьтого,чтомне
нужно".Ноодиночествоегобылотакнестерпимо,чтоонавсе-таки
понадобилась ему.
XIII
Она боится этого молчаливогочеловека.Когданочьюонапросыпается
рядом с ним, спящим, ей кажется, что она брошена на пустынном берегу.
- Обними же меня!
И все-таки в ней поднимается нежность... но эта неведомая,заключенная
в его теле жизнь, эти недоступные мысли под его черепной коробкой!Лежана
его груди, она чувствует, как дыхание,словноморскаяволна,вздымаети
опускает эту грудь, и ей страшно, ее качает, словно она в лодке, перевозящей
ее над неведомой пучиной. Прижимаясь ухом к его сердцу, онаслышитжесткий
стукмотораилимолота,рушащегопороду;унееощущениекакого-то
неудержимого бегства. А это молчание, когдаонастараетсяразбудитьего,
заговаривая с ним! Она считает секунды между своим словом и его ответом, как
отсчитывают промежутки между молнией и ударом грома во времягрозы:раз...
два... три... Гроза еще далеко, за теми полями. Если он закрывает глаза, она
обеими руками, словно булыжник, приподнимаетегоголову,тяжелую,каку
мертвеца.
- Милый мой, какая мука...
Таинственный спутник.
Вытянувшись бок о бок, они молча лежат. Ижизньпронизываетих,как
поток. Головокружительное бегство. Тело - несущаяся пирога...
- Который час?
Вот и конец: странное путешествие.
- Милый мой!
Онаприжимаетсякнему,запрокинувголову,растрепанная,словно
вынырнувшая из воды. Так выглядитженщинапослеснаилиночилюбви:с
приставшей ко лбу прядью волос, спомятымлицом,словноеевытащилииз
морской пучины.
- Который час?
Ах, зачем? Часы мелькают, как полустанки, - полночь, час,два,-они
отброшены назад, их не вернуть. Что-то просачивается сквозь пальцы, чегоне
удержать. Стареть - это совсем не страшно.
- Я представляю тебя седым и себя - твоей верной подругой...
Стареть - это совсем не страшно.
Жальтолькоэтойпогубленнойминутки,этогоотсроченногоещена
какое-то время покоя, вот чего жаль.