..
Мы уже не отвечали Сиснеросу, который донимал нас тем же вопросом. Так,
разделенные тысячей километров, мы бросали в пространствонашибезответные
жалобы.
В двадцатьпятьдесятнапряжениеразрядилось.КасабланкеиАгадиру
удалось связаться по телефону. А потом к ним присоединилисьинаширации.
Говорила Касабланка, и каждое ее слово повторялось вплоть до Дакара:
Почтовый 22.00 вылетит Агадир.
Из Агадира в Джуби: почтовый прибываетАгадир0.30.Точка.Сообщите
возможность продолжать рейс Джуби.
Из Джуби в Агадир: туман. Ждать рассвета.
Из Джуби в Сиснерос, Порт-Этьен, Дакар: почтовый ночует Агадире.
В Касабланке пилот расписывался в бортовом журнале и щурился отяркого
света лампы. Глаза так уставали, что иной раз Бернис был счастлив, когда мог
ориентироваться на белую линию прибоя -границуземлииводы.Сейчасв
конторепереднимбылиящики,белаябумага,грубаямебель:прочный,
осязаемый мир. А в раскрытую дверь он видел мир, опустошенный ночью.
ЛицоБернисараскраснелосьответра,впродолжениедесятичасов
массировавшего его щеки. С головы стекала вода. Он вылез изночногомрака,
упрямо жмурясь, как водопроводчик из сточной трубы:втяжелыхсапогах,в
кожаной куртке, с прилипшими ко лбу волосами. Вдруг он встрепенулся:
- Вы что же... хотите, чтобы я летел дальше? Начальник аэродрома угрюмо
листал бумаги.
- Вы будете делать то, что вам прикажут.
Он уже решил не давать приказа к вылету, апилот,сосвоейстороны,
решил на нем настаивать. Но каждый считал себя единственнымсудьейвэтом
деле.
- Засадите меня с завязанными глазами в гардеробсрукояткойгазаи
прикажите лететь в нем до Агадира: вот что означает ваш приказ.
Полнотавнутреннейжизнинепозволялаемуниминутыдуматьо
собственной безопасности: такие мысли приходят только впраздныедуши,но
образ гардероба привел его в восторг. Есть вещи невозможные... но он сними
все-таки справится.
Начальник аэродрома приоткрыл дверь, чтобы выбросить в ночь окурок.
- Смотрите-ка! все видно...
- Что видно?
- Звезды. Пилот разозлился:
- Плевать я хотел на ваши звезды: подумаешь, показались триштуки!Не
на Марс же вы меня посылаете, а в Агадир.
- Через час взойдет луна.
- Луна... луна...
Упоминание о луне взбесило его еще больше: разве для ночного полетаон
когда-нибудь дожидался луны? Что он, новичок, что ли?
- Ладно. Договорились. Ночуйте.
Пилот успокоился, достал сандвичи, заготовленные еще накануневечером,
и принялся мирно закусывать. Онвылетитчерездвадцатьминут.Начальник
аэродрома улыбался. Он похлопывалпотелефонномуаппарату,понимая,что
скоро даст сигнал к вылету.
Начальник
аэродрома улыбался. Он похлопывалпотелефонномуаппарату,понимая,что
скоро даст сигнал к вылету.
Вдруг, когда все было готово, жизньзамерла,словнооборвалась.Так
иной раз останавливается время.
Летчик застыл на стуле, чуть наклонившись вперед, зажав междуколенями
черные от мазута руки. Его глаза уставились в какую-тоточкумеждуними
стеной. Начальник аэродрома сиделвсторонке,разинуврот,словнождал
тайного знака. Машинистка зевнула, подперла кулаком подбородок,одолеваемая
сном. Только песок в часах продолжал пересыпаться. Потом чей-то дальний крик
оказался толчком, который снова привел в движение весьмеханизм.Начальник
аэродрома поднялпалец.Пилотусмехнулся,распрямился,вздохнулполной
грудью.
- Ну, прощайте!
Такиногдаобрываетсякинолента.Итогданеподвижностьскаждым
мгновением приобретает все более глубокийсмыслмузыкальнойпаузы,потом
жизнь опять возобновляется.
Сначала Бернису показалось, что, вместо тогочтобывзлететь,онпод
оглушительный, как морской прибой, рев мотора заползаетвсырую,холодную
пещеру. Потом он понял, что ему ни в чем нет опоры. Днем округлая выпуклость
холма, линия залива, синее небостроиливокругнегомир,вкоторомон
чувствовал себя уверенно; а сейчас он находился вневсегоэтого,вмире,
толькоещестановящемсяизпервозданногохаоса.Равнинаподним
вытягивалась, унося последние города - Мазаган,Сафи,Могадор,-которые
переливались, как подсвеченные снизу витражи. Потом мелькнули огни последних
пригородов, последние бортовые огни земли. Внезапно он ослеп.
- Ну вот, я вхожу в молоко!
Пристально следя зауказателемповорота,завысотомером,онначал
снижаться, чтобы выйти под облака. Его слепил слабый красныйсветбортовой
лампочки; он ее выключил.
- Что это значит: из тумана я вышел и все-таки ничего не вижу?!
Первые вершины Малого Атласа ускользнули-невидимые,погруженныев
воду, молчаливые, как плывущие айсберги: он их угадывал за спиной.
- Дело дрянь.
Он обернулся. Механик, его единственныйпассажир,положивнаколени
карманный фонарик, читал книгу. Из кабины выступалатолькоегосклоненная
голова,бросавшаяопрокинутуютень,Головасветилась,словноизнутри
освещенная фонарем, похожая на призрак. Он крикнул: "Эй!"-ноголосего
затерялся. Он ударил кулаком по обшивке; механик, всплывая всветефонаря,
продолжал читать. Когда он перевернул страницу, лицо его показалосьБернису
прозрачным. "Эй!" - крикнул еще раз Бернис; человек, сидевший нарасстоянии
всего двух вытянутых рук, был недосягаем. Так и недозвавшисьего,Бернис
отвернулся.
- Я где-то около Кап-Гира, но пусть меня повесят... дело дрянь...
- Я, должно быть, слишком подался в море, - соображал он.