Южный почтовый - Антуан де Сент-Экзюпери 22 стр.


Длинные, короткие, частые трели,яплохоразбираюсьвэтомязыке.

Сколько же голосов звенят в небе, которое я считал безмолвным!

Говорят три станции. Как только умолкает одна, в хор вступает другая.

- Ага! Бордо на автоматической.

Высокая рулада, скороговоркой, вдалеке. Потомболееспокойный,более

медлительный тон.

- А это кто?

- Дакар.

Вот слышится чей-то расстроенный голос.Онсмолкает,сноваговорит,

потом молчание, и опять он вступает.

- ... Барселона зовет Лондон, а Лондон не откликается.

Очень далеко под сурдинку что-то рассказывает Сент-Ассиа

Сколько встреч в Сахаре! Здесь собралась вся Европа,всееестолицы,

обменивающиеся признаниями на птичьем языке.

Внезапно врывается близкий гул. Поворот выключателя,ивсеостальные

голоса смолкают.

- Это Агадир?

- Агадир.

Радист, почему-то не сводя глаз с часов, дает позывные.

- Он услышал нас?

- Нет. Но он говорит с Касабланкой. Мы подслушаем.

И вот мы перехватываем секретыангелов.Карандашврукерадистав

нерешительности замирает, упирается в бумагу, торопливо выводит однубукву,

потом другую, потом десять. Гул складывается вслова,распускающиеся,как

цветы.

- К сведению Касабланки...

Ах, негодяй! Тенерифе перебивает Агадир!Егомогучийголосгудитв

наушниках. И вдруг разом смолкает.

- ...землился шесть тридцать. Вылетел в...

Непрошеный Тенерифе снова заглушает Агадир.

Но я уже узнал все, что нужно. В шестьтридцатьпочтовыйвернулсяв

Агадир. Туман? Неполадки с мотором? Значит, он должен был вылететь тольков

семь часов... Значит, почтовый не запаздывает.

- Ну, спасибо!

III

Жак Бернис! На этот раз я хочу до твоего прибытиярассказатьотебе.

Ты, чье местонахождение со вчерашнего дня совсейточностьюустанавливают

радиостанции. Кто пробудет здесьположенныедвадцатьминут,длякогоя

открою банку консервов и откупорю бутылку вина; ктонебудетрассказывать

нам ни о любви, ни о смерти, ни о каких высоких материях, - когоинтересуют

только направление ветра,состояниенеба,мотор;ктопосмеетсяострому

словцу механика, пожалуется на жару и будет похож на любого из нас...

Я расскажу, какоепутешествиетысовершаешь.Кактыприподнимаешь

видимость вещей, чем твои шаги, когда ты идешь рядом с нами,отличаютсяот

наших.

Мы вышли с тобой из одного и того жедетства,ивотсейчасвмоей

памяти внезапно встает та ветхая, полуразрушенная, обвитая плющом стена.Мы

были бесстрашными детьми.

- Не трусь! Открой калитку...

Ветхая,полуразрушенная,обвитаяплющомстена.

..

Ветхая,полуразрушенная,обвитаяплющомстена.Прокаленная,

выветрившаяся,пронизаннаясолнцем,пронизаннаяживойжизнью.Втраве

шуршали ящерицы, мы называли их змеями, тогда ужелюбясамыйсимволтого

бегства, которое означало смерть. Снаружи каждый каменьстеныбылтеплым,

как яйцо из-под наседки, и таким же округлым, как яйцо. Солнце изгнало тайну

из каждой крупинки земли, из каждой травинки. По эту сторону стенывовсей

полноте, во всем богатстве царило деревенское лето.Мывиделиколокольню.

Крестьяне жали хлеб, кюре опрыскивал купоросом виноград, взрослые в гостиной

играли в бридж. Всех тех, кто вот уже более полувека обрабатывал этот уголок

земли, кто с рождения и до самой смерти хранил это солнце, этотхлеб,этот

дом, мы называли "сторожевой командой". Потому что нам нравилосьвоображать

себя на самом ненадежном островке, между двумя страшнымиокеанами-между

прошлым и будущим.

- Поверни ключ...

Детям запрещалось открывать эту маленькую заплесневевшую, словно ветхая

баржа, калитку, запрещалось прикасаться к огромному замку, проржавевшемуот

времени, как старый корабельный якорь.

Взрослых, конечно, страшил этот открытый водоем,ихпреследовал,как

кошмар, рассказ о ребенке, утонувшем в омуте. А за калиткой спалавода;мы

говорили, что вот уже тысячу лет, как она замерла в неподвижности,икогда

мы слышали слова "мертвая вода", нампредставлялсянашводоем.Крошечные

круглые листочки затянулиегозеленойтиной;мыбросаликамни,иони

пробивали дырочки в этой плотной ткани.

А какая царила прохлада под старыми ветвями, такимимогучими,несшими

на себе всю тяжесть солнечных лучей! Никогда ни одинлучнеприкасалсяк

этому хрупкому покрову, не задевал этой драгоценной парчи. Камешек,который

мы швыряли, отправлялся в бесконечное странствие, как звезда, потому чтомы

считали этот водоем бездонным.

- Давай присядем...

До нас не долетал ни один звук. Мынаслаждалисьпрохладой,запахами,

сыростью, обновлявшими наше тело. Мы были затеряныгде-тонакраюсвета,

потому что мы уже знали, что странствовать - это прежде всего менять тело.

- Здесь оборотная сторона всех вещей...

Оборотнаясторонаэтоголета,такогоуверенноговсебе,этого

деревенского приволья, всего внешнего мира, державшего насвплену.Имы

ненавиделинавязанныйнампринудительныйпокой.Вобеденныйчасмы

возвращались в дом, отягощенные тайнами, как те индийские искателижемчуга,

которым удалось прикоснуться к сокровищу. И в минуту, когда солнце тонуло за

горизонтом и скатерть на нашем обеденном столе розовела, мыслышалислова,

от которых больно сжималось сердце:

- Дни стали прибывать...

Мы были захвачены в этот извечный круговорот,вжизнь,сотканнуюиз

времен года, из каникул, свадеб, смертей. Из всей этой пустой, поверхностной

суеты.

Назад Дальше