.. Вот и вся разница.Сквозьлиствунанего
глянул белый дом, но словно во сне, словно из недостижимой дали. Не мираж ли
это, вставший перед ним у самой цели?Вотонподнимаетсяпоступенькам,
выложенным из широких плит.Этиуверенныеспокойныелиниипорожденыне
прихотью, а необходимостью.
"Здесь нет ничего поддельного..." Ввестибюлебылотемно,настуле
белела шляпа: не ее ли? Какой милый беспорядок:незапущенность,аумный
беспорядок-знакприсутствия.Онхранитещеотпечатокжизни.Чуть
отодвинутое кресло, с которого кто-то встал, опираясь рукой о стол: он видит
этот жест. Раскрытая книга; кто читал еетолькочтоибросил?Последняя
прочитанная фраза, может быть, еще звучала в чьем-то сознании.
Бернисулыбнулся,подумавомножествемелкихзабот,омножестве
домашних дел. Здесь целый день царило движение, здесь хлопоталиокаких-то
насущных нуждах, восстанавливали раз и навсегдазаведенныйпорядок.Здесь
такмалозначенияпридавалосьдрамам:достаточнобылостать
путешественником, чужестранцем, чтобы все это вызвало улыбку...
"И все-таки, - думал Бернис, - здесь, как ивсюду,денькруглыйгод
завершался вечером. Это был" законченныйцикл.Азавтра...завтраопять
начиналась жизнь. И шла, постепенно близясь к вечеру.Итогдаможнобыло
снова отложить все попечения: занавески были спущены, книгирасставленыпо
полкам, экраны подвинуты к каминам. И этот водворенный покоймогбылегко
перейти в вечность, он хранилеепечать.Моиженочи,они-дажене
передышка..."
Бернис тихо присел. Он боялся чем-нибудь выдать свое присутствие: здесь
все казалось погруженным в такую тишину, в такую неподвижность.Вотсквозь
заботливо спущенную штору пробился солнечныйлуч."Можетбыть,порвалась
штора, - подумал Бернис. - Здесь старятся, не замечая этого..."
"Что меня ждет?.."Шагивсоседнейкомнатенаполнилидомжизнью.
Спокойные шаги. Шаги монашенки, украшающей цветамиалтарь."Какнезаметен
выполняемый здесьтруд!Мояжизньсжата,какдрама.Аздесьстолько
пространства, столько воздуха, овевающего каждое движение, каждуюмысль..."
Он высунулся в окно, выходившеенаполя.Онирасстилалисьподсолнцем,
пересекаемые то тут, то там белой дорогой, по которой людишлипомолиться,
или ехали на охоту, илиспешилисписьмомнапочту.Вдалекетарахтела
молотилка: нужно было усилие, чтобы расслышать ее шум, - слабый голос актера
настораживает зрительный зал.
Снова раздались шаги: "Прибирают безделушки, постепенноскопившиесяв
витринах. Каждая эпоха, уходя, оставляет окаменелости..."
До Берниса долетели обрывки разговора:
- Как ты думаешь, протянет ли она хоть неделю? Доктор.
..
Шаги удалились. Потрясенный, он молчал. Кто здесьумирал?Егосердце
сжалось.Онпризвалнапомощьвсесвидетельстважизни:белуюшляпу,
раскрытую книгу...
Снова послышались голоса. Они были согреты любовью, но спокойны. Смерть
поселиласьвдоме,иобэтомзнали,ноеепринимализапросто,не
отворачиваясь. Никакой аффектации. "Как все просто, - думал Бернис, -жить,
прибирать безделушки, умирать..."
- Ты нарвала цветов для гостиной?
- Да.
Говорили тихо, приглушенно, но спокойно. Говорили о множествемелочей,
и близкая смерть тольконабрасываланавсеэтимелочисероватыйфлер.
Раздался смех и сам собою замер. Смех не очень громкий и веселый,ноине
сдерживаемый ради театральной торжественности.
- Не ходи к ней, - сказал голос, - она спит...
Бернисбылвсамомсердцестрадания,онпритаилсявего
непосредственнойблизости.Емусталострашно,чтоегообнаружат.В
присутствии постороннего людям хочется излить свое горе,ионоутрачивает
смиренную безыскусственность. Ему жалуются: "Вы, знавший илюбившийее..."
Он вызывает в них образ умирающей во всем ее очаровании, и это невыносимо.
Но он-то не был посторонним... "потому что я ее любил".
Ему захотелось ее видеть, и он потихоньку поднялся по лестнице, вошел в
комнату. Здесь царил летний день. Светлые стены, белая постель. Враскрытые
окна потоком вливался солнечный свет. Дальний звон колокола, мирный и медли-
тельный, с точностью отбивал ритм сердца, здорового, не лихорадящего сердца.
Она спала. Какой светлый сон среди лета!
"Она умрет..." Он сделал шагпонатертомусияющемупаркету.Онне
понимал собственного спокойствия. Вдруг она застонала; Бернис замер, не смея
шевельнуться.
Он угадывал присутствие чего-то безмерного: душа больныхрасполагается
в комнате, заполняя ее, и комната становится огромной раной. Страшно двинуть
стул, сделать шаг.
Ни звука. Только слышалось жужжание мух. Чей-то зовраздалсявдалеке.
Мягкая волна свежего воздуха ворваласьвкомнату."Вечереет",-подумал
Бернис. Он подумал, что скоро закроют ставни, зажгут лампу. И тогданочь-
еще один неизбежный этап -подступиткбольной.Ночникбудетнеустанно
воздвигать перед ней навязчивые и ускользающие миражи,авещи,неподвижно
стоящие в течение двенадцати часов перед ее глазами, будут врезаться вмозг
и давить невыносимой тяжестью.
- Кто здесь? - спросила она.
Бернисподошел.Нежность,жалостьподступилиемукгорлу.Он
наклонился. Помочь ей. Взять ее на руки. Стать ее силой.
- Жак... - Она в упор смотрела на него. - Жак...
Она призывала его из глубины своей памяти. Она не искала его плеча, она
рылась в собственных воспоминаниях.