Так скажи мне, чего я ищу, почему, сидя у окна и глядянагородмоих
друзей, моих стремлений, моих воспоминаний, я тоскую? Почему впервые в жизни
я не нахожу родника и мое сокровище кажется мне таким недостижимым? Чтоэто
за непонятное обетование, которое мнебылоданоикотороенеисполняет
неведомый бог?
Я снова обрел родник. Помнишь? Это Женевьева..."
Женевьева, читая этисловаБерниса,язакрылглазаиувиделвас
девчонкой. Вам было пятнадцать лет, а нам - по тринадцати.Развевымогли
состариться в нашихвоспоминаниях?Вытакиосталисьдлянасхрупким
ребенком, и именно такой вы нам представлялись,когданамрассказывалио
вас, когда мы, пораженные, сталкивались с вами в жизни.
В то время как другие подводили к алтарю ужевзрослуюженщину,мы-
Бернисия-изглубинАфрикиобручалисьсмаленькойдевочкой.
Пятнадцатилетней девчонкой, вы были самой молодой изматерей.Ввозрасте,
когда еще обдирают о ветки голые икры, вы требоваликоролевскойигрушки-
настоящей колыбели. В то время как вкругублизких,недогадывавшихсяо
чуде, вы были простой женщиной, для нас вывоскрешаливолшебнуюсказкуи
проникали в мир через заколдованную дверцу - как на маскарад, как на детский
бал - переодетая женой, матерью, феей...
Потому что вы были феей. Явспоминаю.Выжилизатолстымистенами
старого дома. Вы сидели, облокотившись, у окна, пробитого,какбойница,в
стене: вы подкарауливали луну. И луна вставала.Равнинаначиналазвучать,
гремя, как трещотками, крыльями цикад и бубенчиками-взобулягушек,и
колокольчиками - на шее возвращавшихся в стойла волов. Луна вставала. Иногда
из деревни доносился погребальный звон, извещавший сверчков, поля и цикадо
чьей-то непостижимой смерти. И вы высовывались из окна, беспокоясь только за
обрученных, потому что на свете нет ничего более хрупкого,чемнадежда.А
лунаподнималась.Итогда,заглушаяпогребальныйзвон,кричалисовы,
призывая друг друга к любви. Бездомные собаки,усевшисьвкруг,вылина
луну. И каждое дерево, каждая былинка, каждый розовый кустбылиживыми.И
луна поднималась. Тогда вы брали нас за рукиизаставлялислушатьголоса
земли; они успокаивали, и это было хорошо.
Этот дом, весь этот живой покров земли вокруг негослужиливамтакой
надежной защитой. У вас было заключено столько пактов слипами,дубами,с
животными, что мы звали вас их принцессой. К вечеру, когдамиротходилко
сну, ваше лицо постепенно успокаивалось.
"Фермер загнал в хлев свое стадо". Вы догадывались об этомподальним
огонькам в стойлах. Слышалсяглухойшум:"Запираютшлюзы".Всебылов
порядке. Наконец семичасовой скорый проносился грозой,прорезаяокругу,и
исчезал, окончательно очищая ваш миротвсегобеспокойного,неверногои
неустойчивого, - как чужое лицо в окне спального вагона.
Всебылов
порядке. Наконец семичасовой скорый проносился грозой,прорезаяокругу,и
исчезал, окончательно очищая ваш миротвсегобеспокойного,неверногои
неустойчивого, - как чужое лицо в окне спального вагона. Потомбылужинв
просторной и слабо освещенной столовой, где ты становилась королевой ночи, -
мы следили за тобой без устали,какшпионы.Тымолчаусаживаласьмежду
стариками, на фоне деревянных панелей, чуть наклонившись вперед,подставляя
под золотой сноп абажура только волосы, и в короне из светатыцарила.Ты
нам казалась бессмертной, так прочно ты была слита с вещами, такуверенав
них, в своих думах, в своем будущем. Ты царила...
Но нам хотелось знать, можно ли причинить тебе страдание, намхотелось
стиснуть тебя в объятиях так крепко, чтобы тызадохнулась,потомучтомы
чувствовали в тебе душу, которую мы старались выманитьнаружу;чтобытвои
глаза наполнились лаской или печалью. И Бернис обнимал тебя, и тыкраснела.
Бернис сжимал тебя крепче, и глаза твои становились блестящими отслез,но
губы не искажала уродливая гримаса, как у плачущих старух.Бернисговорил,
что эти слезы - от внезапно переполнившегосясердца,чтоонидрагоценнее
алмазов и что тот, кто выпьет их, станет бессмертным. Онговорилмнееще,
что ты живешь в своем теле, как фея под водой, ичтоемуизвестнытысячи
колдовских способов, которыми он может выманить тебя на поверхность, и самый
верный из них - заставить тебя плакать. Так мы крали у тебя любовь. Но когда
мы тебя отпускали, ты смеялась, и этот смех приводилнасвсмущение.Так
выпархивает пойманная птица, стоит только чуть приоткрыть руки.
- Женевьева, почитай нам стихи.
Ты читала совсем немного, а нам казалось, что ты знаешь все. Мы никогда
не видели тебя удивленной.
- Почитай нам еще...
Ты читала еще, и эти стихи- были для нас откровением о мире,ожизни,
но мы слушали не поэта, а твою мудрость. Иотчаяниелюбовников,ипечали
королев становились такими глубокими и важными вещами.Асмертьотлюбви
приобретала такой покой в твоем голосе...
- Женевьева, правда ли, что от любви умирают? Ты прерывалачтение,ты
важно раздумывала. Ты, конечно, искала ответа упапоротников,уцикад,у
пчел, и ты отвечала "да", потомучтопчелыумираютотлюбви.Этобыло
необходимо и естественно.
- Женевьева, что такое любовник?
Мы хотели, чтобы ты покраснела. Но ты не краснела. Разве что лицотвое
становилось строже; ты смотрела на дрожащую под луной поверхностьпруда.И
нам казалось, что твой любовник - лунный свет.
- Женевьева, у тебя есть любовник?
Уж теперь-то ты покраснеешь! Нет. Ты улыбалась без малейшегосмущения.
Ты качала головой. В твоем королевствеодновремягодаприносилоцветы,
осень приносила плоды; и было время года для любви: жизнь проста.
- Женевьева, знаешь ли ты, кем мы станем, когда вырастем? Намхотелось
тебя ошеломить, и мы называли тебя "слабой женщиной".