Внезапный наплыв звука. Так больно. Я открыла глаза. В воздухе извивались тонкие струйки дыма, пахло жжёным порохом.
Я огляделась. Машина стояла чуть ли не поперёк шоссе, уткнувшись капотом в центральное ограждение. По встречной полосе проехала другая машина, но она не остановилась. Она даже не притормозила. А потом мы снова остались одни на дороге.
– Господи Боже, ебицкая сила.
Похоже, Павлин был единственным из всех нас, кто ещё мог говорить. А потом я увидела, что я сделала. Когда эхо от выстрела смолкло, обратившись странным высоким писком, я увидела, что я сделала, – очень ясно и чётко, как будто внезапно зажёгся свет. Заднее боковое окно разнесло вдребезги. Осталась только зазубренная стеклянная окаемка по самому краю. Все сиденье усыпано битым стеклом. И на Хендерсон тоже попало. Сама же Хендерсон лежала, свернувшись калачиком, на сиденье и закрывала руками голову.
– Ну что, все живы? – спросил Павлин.
Я выронила пистолет. Яркие сухие пылинки плясали в воздухе, забивались мне в рот и не давали произнести ни слова.
– Что это? Слышите? Что за звук? – сказал Павлин.
– Это радио, – сказала Тапело.
– Выключи.
Тапело выключила радио, и стало тихо.
– Ну ладно. – Павлин обернулся к нам. – Бев? Ты там как?
Хендерсон медленно приподнялась.
– Блин. А где лимузин?
– Лимузин благополучно уехал. – Павлин рассмеялся.
– Что?
– Она промахнулась. Марлин промахнулась.
– А что случилось? Павлин оглядел Хендерсон.
– Случилось страшное, Бев. Ты, похоже, описалась.
– Что? Блядь. Боже.
Хендерсон посмотрела на меня. Нехорошо посмотрела. Но мне сейчас было не до неё. Я смотрела в окно. В окно, разбитое пулей. Смотрела и думала: а куда улетела пуля, в какую цель.
Хендерсон что‑то сказала.
Я смотрела мимо её голоса, в окно, наружу, на бесконечную равнину за автострадой. Там стояли ветряные мельницы с яркими, сверкающими лопастями, которые еле‑еле вращались – медленно, вяло.
Мне представилась пуля. Как она пролетела между этими сонными лопастями, а потом устремилась ввысь. В пустое, чистое небо. Она, наверное, просто достигла конца траектории, и начала замедляться, и упала на землю. Где‑то там, далеко. Или, может, она продолжала лететь вперёд, вверх, и пробила аккуратную дырочку в небе.
Мне представилась пуля.
Как она все летит и летит, по ту сторону неба.
* * *
Теперь медленно, очень медленно. Повреждённая машина еле тащится по дороге. Асфальт – в голубых пятнах разлившейся краски. Все дорожные знаки замазаны тем же цветом. У меня было странное ощущение, что мы постепенно въезжаем в какой‑то совсем другой мир. А потом, вдалеке, показалась маленькая эстакада. Въезд на автозаправку. И там что‑то происходило, на съезде. Когда мы подъехали ближе, я увидела, что там не хватает несколько блоков разделительного барьера. Люди – несколько человек – переходили шоссе пешком.
– Ни хрена себе, – сказал Павлин. – Нет, вы гляньте. Это были первые слова, прозвучавшие у нас в машине за последние пару миль.
– Лошадь, бля. Лошадь.
Тапело остановила машину. Люди, которые вели лошадь, тоже остановились. Буквально в нескольких футах от нас. Они просто стояли – трое мужчин в одинаковых синих комбинезонах – и молча смотрели на нас, невозмутимые и спокойные. Но лошадь нервничала и рвалась прочь, натягивая поводья. Белая лошадь. Видно, что уже старая. И не то чтобы грязная, а какая‑то пыльная. А потом один из мужчин улыбнулся нам и кивнул.
– Что происходит? – спросила Тапело.
– Что происходит? – спросила Тапело.
– Они нас пропускают. Проезжай.
– Ты уверен? – Ага.
Но я видела, что лошадь напугана. Она вдруг взбрыкнула и резко дёрнулась, издав страшный звук, даже не ржание, а что‑то вообще непонятное.
– Блин, – сказала Тапело.
Лошадь вырвалась. Человеку, который держал её под уздцы, пришлось бросить поводья. Лошадь рванулась вперёд и взвилась на дыбы. Её передние ноги с грохотом опустились на наш капот. Удар сотряс всю машину. Тапело и даже Павлин с криком подались назад, прикрыв лица руками.
– Блядь…
Меня тоже трясло, но когда я взглянула на Хендерсон, я увидела, что её выражение не изменилось. Её лицо оставалось таким же, как и последние несколько миль. Сурово сжатые губы, напряжённый взгляд прямо перед собой. Руки сжимают ручку чемоданчика.
А лошадь, похоже, взбесилась.
И снова взвилась на дыбы.
* * *
Тапело свернула на аккуратную маленькую дорожку, что проходила среди небольшого лесочка. Обычная дорога, обычные деревья. Ничего примечательного. Но я никак не могла избавиться от ощущения, что я знаю эту дорогу. Я здесь уже была – раньше. Давным‑давно. Когда Анджела была совсем маленькой. Мы с мужем и дочкой поехали отдыхать. И мы здесь останавливались, в этом самом местечке. Мы здесь обедали. Именно здесь, я уверена.
Единственный указатель на этой дороге был густо замазан все той же небесно‑голубой краской, но там был рисунок – белая голубка – и надпись.
– Народная республика отдыха и развлечений, – прочитала Тапело. – И что это значит?
– Ну, надо думать, тут все отдыхают и всячески развлекаются, – сказал Павлин.
– Но здесь, наверное, есть мастерская, где нам починят машину. Слышишь, Бев?
– Ты её лучше не трогай.
Хендерсон сидела, сгорбившись и сцепив руки в замок. Она смотрела в окно, отвернувшись от всех, и мне было неловко смотреть на неё, и ещё почему‑то мне было стыдно, и во рту ощущался неприятный привкус.
– Хотите, останемся здесь до завтра.
– Нет, Марлин, – сказал Павлин. – Только не здесь. – Я хочу отдохнуть.
– Починим машину и сразу поедем дальше.
– Марлин надо принять лекарство, – сказала Тапело.
– Нам всем надо принять лекарство, – сказал Павлин. – Господи, ну и денёк.
Тапело притормозила.
– Что тут ещё?
Дорогу перегораживал низкий шлагбаум, рядом с которым стоял молодой человек в синем комбинезоне. Тапело остановила машину, и Павлин заговорил с молодым человеком через открытое окно.
– Привет.
– Привет. Меня зовут Пол. Как у вас, все хорошо?
– Вполне.
– А что с вашей машиной?
– Плохо ей, Пол. Очень плохо.
Молодой человек не ответил. То есть ответил, но явно не в тему. Глядя на нас ясным взглядом, он произнёс бодрым голосом, очень культурно и вежливо:
– У вас есть, что декларировать?
– Ни хрена у нас нет.
Молодой человек моргнул и записал что‑то на бланке, прикреплённом к дощечке, которую держал в руках.
– Позвольте напомнить вам, – сказал он, – что у нас тут развлекательный комплекс для отдыха. У нас разрешаются только самые высокопробные развлечения.
– Да без проблем, – сказал Павлин. – И сколько?
– Прошу прощения?
– Сколько вся эта радость стоит?
– Вам развлечение на всю ночь или разовое, краткосрочное?
– Нам краткосрочное.