Язналэтикартиныв
одноцветныхрепродукциях,воспроизводимыхвкнигах,носердцеуменя
колотилось, словно перед путешествием, когда я думал, что увижуихнаконец
воочию купающимися в воздухе и в свете золотого звучания. Обаяние Карпаччо в
Венеции, Берма в "Федре", этих чудес живописи и сценического искусства, было
так велико, что я носил их в себе живыми, то есть невидимыми,иеслибя
увидел Карпаччо в одной из зал Лувра илиБермавкакой-нибудьсовершенно
неизвестной мне пьесе, я бы не испытал восторженного изумления от того,что
наконец-то передо мной непостижимый и единственный предмет бесконечныхмоих
мечтаний. Кроме того, ожидая от игры Берма откровений в областиизображения
благородства, скорби, яполагал,чтоиграактрисыстанетещесильнее,
правдивее, если она проявит свой дар в настоящем произведении искусства и ей
не придется вышивать узоры отвлеченнойистиныикрасотыпоничтожнойи
пошлой канве.
Наконец, если б я смотрел Берма вновойпьесе,мнебылобытрудно
судить об ее искусстве, об ее дикции: я не мог быотделитьнезнакомыймне
текст от дополнений, вносимых в него интонациями и жестами, и у меня было бы
такое впечатление, что они с ним сливаются, тогда как старые вещи, - те, что
я знал наизусть, - представлялисьмнеширокими,приберегаемымидляменя
пространствами, только и ждущими, чтобы я без помехоценилвыдумкуБерма,
которая распишет их al fresco непрерывными находками своеговдохновения.К
несчастью,оставивбольшиетеатрыиставзвездойодногобульварного
театрика, дела которого сразу пошли в гору, Берма уже не играла классику, и,
сколько яниследилзаафишами,ониобъявлялиопьесах,толькочто
написанных для нее модными драматургами; и вдруг однажды утром,проглядывая
расклеенные на столбе афиши дневных спектаклей нановогоднейнеделе,яв
первый разувидел-вконцеспектакля,послекакой-то,должнобыть,
плохенькой пьески, заглавие которой показалось мненепроницаемым,ибооно
вмещало в себя все признаки незнакомого мне драматическогопроизведения,-
два действия "Федры" с участием г-жи Берма, а затем должныбылиидтиднем
"Полусвет", "Причуды Марианны", и вот это, подобно"Федре",былиназвания
прозрачные, светящиеся, - так хорошо я знал самые вещи, - доднаозаренные
улыбкой искусства. Когда я после афиш прочел вгазетах,чтоБермарешила
снова показаться публике в некоторых старых своих ролях,уменяпоявилось
ощущение, будтоониейсамойприбавилиблагородства.Значит,артистка
понимала, что иные роли переживают интерес новизныиуспехвозобновления;
она считала свое исполнение этих ролей музейной ценностью; она находила, что
еще раз посмотреть эту ценность было бы поучительно дляпоколения,которое
когда-то восхищалось ею, как поучительно посмотреть нанеедляпоколения,
которое никогда преждеееневидело.Выставляянаафише,средипьес,
предназначенных только для того, чтобыпубликебылогдепровестивремя,
"Федру" - название не длиннее других и напечатанное таким же шрифтом,Берма
применяла хитрость хозяйкидома,которая,преждечемпозватькстолу,
знакомит вас с гостями и, неменяятона,называетсрединичеговамне
говорящих имен приглашенных: "Господин Анатоль Франс".
Выставляянаафише,средипьес,
предназначенных только для того, чтобыпубликебылогдепровестивремя,
"Федру" - название не длиннее других и напечатанное таким же шрифтом,Берма
применяла хитрость хозяйкидома,которая,преждечемпозватькстолу,
знакомит вас с гостями и, неменяятона,называетсрединичеговамне
говорящих имен приглашенных: "Господин Анатоль Франс".
Мойдоктор,-тотсамый,которыйзапретилмнепутешествия,-
отсоветовал моим родителям пускать меня втеатр:япослеэтогозаболею,
может быть - надолго, имоистраданиянеокупятсяудовольствием.Страх
заболетьмогбыостановитьменя,еслибярассчитывалполучитьот
представлениятолькоудовольствие,-страдания,которыемнепридется
испытать потом, сведут его к нулю. Но - как и от путешествия в Бальбек,как
и от путешествия в Венецию, куда меня так тянуло, -яожидалотдневного
спектакля совсем не удовольствия: я ожидал познания истин, имевших отношение
к миру более действительному, чем тот, где находился я, и которое у меня уже
не отнимут мелкие происшествия, хотя бы они причиняли боль моему телу, моему
праздномусуществованию.Удовольствие,котороемогбымнедоставить
спектакль, было для меня не больше чем формой, пожалуй, впрочем, необходимой
для восприятия истин; ивотпочемуяхотел,чтобыпредсказываемаямне
доктором болезнь началась после спектакля, - иначе у меня будет испорченои
искажено впечатление. Посоветовавшись с доктором, родители решили не пускать
меня на "Федру", а я их упрашивал. Я все твердил про себя стих:
Ты покидаешь нас? Не сетуй на докуку... -
яперепробовалвсеинтонации,чтобытемнеожиданнеебыладляменя
интонация, которую нашла Берма. Таимая, как Святаясвятыхзазавесой,за
которой я поминутно придавал ей новый вид,пользуясьприходившимимнена
памятьвыражениямиБерготаизтойегокниги,чтонашлаЖильберта:
"Пластическое благородство, христианская власяница, янсенистскаябледность,
принцессаТрезенскаяиКлевская,Микенскаядрама,дельфийскийсимвол,
солнечный миф", божественная Красота, которую должна была мнеоткрытьигра
Берма, царствовала в моем сознании,иднеминочьюнегасившемсвоего
жертвенника, и только моим строгимилегкомысленнымродителямпредстояло
решить, заключит ли оно в себе, - и уже навсегда, - совершенства Богини, как
только завеса откинется и Богиня явится взору на том самом месте, где доселе
возвышалосьнезримоеееизваяние.Неотводямысленноговзораот
непостижимогообраза,ясутрадовечерапреодолевалпрепятствия,
воздвигавшиеся моими домашними. Когдажепрепятствиярухнули,когдамоя
мать, - хотя спектакль приходился в день заседания комиссии, послекоторого
отец собирался привезти к обеду маркиза де Норпуа, - сказала: "Ну хорошо, мы
не станем тебя огорчать; если тебе кажется, что ты получишьтакоеогромное
удовольствие, то пойди"; когда выход в театр, до сеговременизапрещенный,
зависел уже только от меня, -тутвпервые,избавившисьотнеобходимости
добиваться осуществления своей мечты, я задал себе вопрос: а стоит лиидти,
нет ли у менясамого,помимозапрета,налагавшегосяродителями,причин
отказаться от театра? Во-первых, если вначале жестокость родителей возмущала
меня, то едва я получил их согласие, они стали мне так дороги, чтомысльо
том, как бы не встревожить их, возбуждала во мне самом такую тревогу, сквозь
которую мне рисовалась целью жизни уже не истина, но любовь,асамажизнь
казалась хорошей или плохой в зависимости от того, счастливыилинесчастны
мои родители.