Может быть, ты посвятишь меня?
– Пожалуй, вам действительно будет полезно иметь некоторое представление о наших делах, – согласился Мигель. – А Ян и Кейси доскажут остальное. Но в любом случае... Конде лишь «лицо» страны. Отцу его пожаловали титул первые переселенцы, ставшие все без исключения богатыми землевладельцами – ранчерами. Они мечтали установить здесь институт наследственной аристократии, но сделать этого не удалось, хотя по местным законам Конде – наследственный суверен Нахара, и армия должна подчиняться ему как главнокомандующему. Нахарские солдаты – всегда самая бедная часть населения; они ненавидят ранчеров. Нахар стоит на пороге революции, а армия так и не решила, чью сторону она примет.
– Понятно, – вставил я, когда Мигель замолчал. – Грядет насильственная смена власти, а мы заключили контракты с правительством, которое уже завтра могут свергнуть. Аманде есть о чем подумать.
– Нам всем есть о чем подумать, – поправил Мигель. – В армии нет согласия, и это единственная причина, по которой она еще не встала на сторону революции. Ты человек здесь новый и первое, что бросится тебе в глаза, – это нелепость здешних армейских традиций. Но что самое необъяснимое: традиции эти процветают в среде людей вовсе не богатых. Культ знамен, формы... музыка, дуэли за один только косо брошенный взгляд, болезненное чувство превосходства именно твоего полка и готовность по бездумному сигналу вцепиться в горло «чужакам» из другого...
– Постой, – удивленно произнес я. – Армия, о которой ты говоришь, просто не может называться армией.
– Правильно. Вот почему с Кейси и Яном заключен контракт для превращения всего этого разномастного сброда под громким названием «нахарская армия» в некое подобие реальной оборонительной силы. Государства, окружающие Нахар, изнемогают от нетерпения поскорее прибрать к своим рукам эти земли. Будь ситуация нормальной, Гримы уже давно добились бы успеха. Но все осложняется тем, что простые солдаты видят в братьях не что иное, как «инструмент» упрочения власти ранчеров; революционеры на всех углах призывают немедленно вышвырнуть дорсайцев из страны, а полковые командиры не могут или не хотят найти с Гримами общий язык. Сомневаюсь, что в подобной ситуации можно сделать для армии что‑нибудь полезное. Напротив, с каждым днем положение братьев, а теперь и ваше с Амандой, будет становиться все более непредсказуемым и угрожающим. Реальный выход, по моему убеждению, один: Кейси и Ян поступят мудро, если разорвут контракт, оплатят издержки и покинут страну и планету.
– Если бы все ограничивалось возмещением убытков по расторгнутому контракту, то здесь бы никогда не оказался профессионал, подобный Аманде, – заметил я. – Тут, возможно, все запутаннее и сложнее, чем может показаться на первый взгляд, а прежде всего потому, что конфликт может затронуть честь Дорсая.
Мигель промолчал.
– А как ты? Каково твое положение здесь? Ты ведь тоже дорсаец?
– Я?.. – прошептал он, не отрывая взгляда от ветрового стекла. И, глядя на его потемневшее лицо, я отчетливо понял, что осталось недосказанным между нами. Для таких людей, как Мигель, на родной планете существует меткое определение: их называют «потерянными». К ним не относятся те, кто не стал профессиональным военным. Так называют тех, кто, выбрав для себя жизненный путь, вдруг бросал все – неожиданно и без объяснений. Насколько я знаю, Мигель, с отличием закончивший Академию, после выпуска неожиданно для всех вычеркнул свою фамилию из списка назначений и, ничего не объяснив даже своим родным, оставил планету.
– Я капельмейстер Третьего нахарского полка, – сказал он. – Однополчане меня любят.
– Однополчане меня любят. Наверное потому, что не видят во мне дорсайца, хотя... – Он снова улыбнулся своей грустной легкой улыбкой:
– ...хотя на дуэли не вызывают.
– Понятно.
– Да‑а. – Мигель коротко взглянул на меня. – Если формально считается, что армия верна Конде, то на самом деле везде царит разброд. Вот почему с таким трудом мне удалось раздобыть это средство передвижения.
– Понятно, – снова повторил я и приготовился задать новый вопрос, как дверь позади нас открылась и в кабину шагнула Аманда.
– Корунна, – обратилась она ко мне, – ничего, если я немного поболтаю с молодым человеком?
Взгляд ее, скользнув по моему лицу, задержался на Мигеле. Аманда улыбалась, и он улыбался ей в ответ. А я, глядя на них, думал, что Мигель в таком душевном состоянии вряд ли сможет увлечься Амандой. Но то, что она была рядом, будило воспоминания о доме, а значит, согревало душу.
– Не возражаю, – сказал я, вставая. – Пойду поговорю с Посланником.
– Он стоит того. – Слова Аманды догнали меня в дверях кабины.
Падма смотрел в окно на однообразную в своей бескрайности степную равнину, тянущуюся до горного кряжа, давшего имя Гебель‑Нахару. Аэробус, по конструкции своей предназначенный для полетов над землей, хотя и допускал возможность подъема к границам атмосферной зоны, сейчас летел на высоте не более трехсот метров.
Стоило с легким щелчком захлопнуться за мной двери пилотской кабины, как Падма отвернулся от окна и взглянул на меня.
– Ваша Аманда просто восхитительна, – произнес он, стоило мне занять сиденье напротив. – Особенно это должны понимать те, кто молод.
– Аманда то же самое сказала о вас. Да, кстати, она не так молода, как выглядит.
– Я знаю, – Падма улыбнулся, – и говорю так с высоты прожитых мною лет. Для меня даже ты кажешься юношей.
Я рассмеялся. Молодость моя осталась лишь в воспоминаниях о тех счастливых годах, что оборвались страшным именем – Баунпор... Хотя с полным правом можно утверждать, что я не достиг даже зрелого возраста.
– Мигель говорил, что Нахар стоит на пороге социальных потрясений, – начал я.
– Он прав. – Улыбка медленно покинула лицо экзота.
– Не это ли привело такого человека, как вы, в Гебель‑Нахар?
Лицо Падмы оставалось серьезным, а в глазах мелькнула усмешка.
– А я думал, только Аманда способна на подобные вопросы...
– Вы удивлены моим вопросом? Извините, но все же кажется странным, что Посланник выбрал для своей резиденции такую глухую провинцию, как Гебель‑Нахар.
– Ты прав. – Падма покачал головой. – Но причины, приведшие меня сюда, интересны прежде всего экзотам. Боюсь, я не вправе обсуждать их.
– Но вы ведь видите, что страна неумолимо движется к революционному взрыву?
– О, конечно. – В его осанке, в положении рук, темным загорелым пятном выделявшихся на голубом, чувствовался удивительный внутренний покой. Таким же бесстрастным было и его лицо. – События в Нахаре есть отражения общих законов развития этого мира.
– Только этого мира?
Глядя мне прямо в глаза, Падма улыбался.
– Наука экзотов – онтогенгтика изучает закономерности во взаимодействии всех известных нам сил природы и общества, сталкивающихся в мирах Вселенной. Но ситуация, сложившаяся в Нахаре, и в особенности в Гебель‑Нахаре, без сомнения, результат столкновения местных, сетанских интересов:
– Международная планетарная политика...
– Именно так, – подтвердил он кивком головы.