Путешественник-медик мог бы сказать, что этообъясняетсянеправильным
пеленанием, - желчный путешественник сослался бы на недостаток воздуха, -а
пытливый путешественник в подкрепление этой теории стал быизмерятьвысоту
их домов - ничтожную ширину их улиц, а также подсчитывать,накакоммалом
числе квадратных футов в шестых иседьмыхэтажахсовместноедятиспят
большие семьи буржуазии; но я помню, как мистер Шенди-старший,которыйвсе
объяснял иначе, чем другие, разговорившисьоднаждывечеромнаэтутему,
утверждал, что дети, подобно другим животным, могут быть выращеныпочтидо
любых размеров, лишь бы только они правильно являлись насвет;ногорев
том, что парижские граждане живут чрезвычайно скученно, и им буквально негде
производить детей. - По-моему, это не значит что-то произвести, - сказал он,
- это все равно что ничего не произвести. - Большетого,-продолжалон,
вставая в пылу спора, - этохуже,чемнепроизвестиничего,есливаше
произведение, после затраты на него в течение двадцати или двадцати пяти лет
нежнейших забот и отборной пищи, в заключение окажется ростом мне по колени.
- А так как мистер Шенди был ростуоченьмаленького,токэтомубольше
нечего добавить.
Я не занимаюсь научными изысканиями, а только передаю то, чтоуслышал,
довольствуясь истиной этого замечания,подтверждаемойвкаждойпарижской
уличке и переулке. Раз я шел по той, что ведет от Карузель к Пале-Роялю,и,
увидев маленького мальчикавзатруднительномположениинакраюканавы,
проведенной посредине улицы, взял его за руку и помог ему перейти. Нокогда
после переправы я поднял ему голову, чтобы взглянуть в лицо,тообнаружил,
что мальчику лет сорок. - Ничего, - сказал я, - какой-нибудь добрый дяденька
сделает то же для меня, когда мне будет девяносто.
Во мне есть кое-какие правила, побуждающие меня относиться с участием к
этой бедной искалеченной части моих ближних, ненаделенныхниростом,ни
силой для преуспеяния в жизни. - Я не переношу, когда на моих глазах жестоко
обращаются с кем-нибудь изних;нотолькочтояселрядомсостарым
французским офицером, как с отвращением увидел, что это как раз и происходит
под нашей ложей.
На краю кресел, между ними и первой боковой ложей, оставленанебольшая
площадка, на которой, когда театр полон, находятсебеприютлюдивсякого
звания. Хотя вы стоите, как в партере, вы платите столько же, как за место в
креслах. Одно бедное беззащитное создание, из тех, о которыхяведуречь,
каким-то образом оказалось втиснутым наэтозлополучноеместо,-стояла
духота, и оно окружено было существами на два споловинойфутавышеего.
Карлика беспощадно зажали со всех сторон, но больше всего мешал емувысокий
дородный немец, футов семи ростом, который торчал прямо перед ним и не давал
никакой возможности увидеть сцену или актеров. Бедныйкарликловчилсяизо
всех сил, чтобы взглянуть хоть одним глазком на то, что происходило впереди,
выискивая какую-нибудь щелочку между рукой немца и его туловищем, пробуято
с одного бока, то с другого; но немецстоялстенойвсамойнеуступчивой
позе, какую только можно вообразить, - карлик чувствовал бысебянехуже,
оказавшись на дне самого глубокого парижского колодца, откуда тянут ведро на
веревке; поэтому он вежливо тронул немца за рукав и пожаловался ему насвою
беду.
Карлика беспощадно зажали со всех сторон, но больше всего мешал емувысокий
дородный немец, футов семи ростом, который торчал прямо перед ним и не давал
никакой возможности увидеть сцену или актеров. Бедныйкарликловчилсяизо
всех сил, чтобы взглянуть хоть одним глазком на то, что происходило впереди,
выискивая какую-нибудь щелочку между рукой немца и его туловищем, пробуято
с одного бока, то с другого; но немецстоялстенойвсамойнеуступчивой
позе, какую только можно вообразить, - карлик чувствовал бысебянехуже,
оказавшись на дне самого глубокого парижского колодца, откуда тянут ведро на
веревке; поэтому он вежливо тронул немца за рукав и пожаловался ему насвою
беду. - Немец обернулся, поглядел на карликасверхувниз,какГолиафна
Давида, - и безжалостно стал в прежнюю позу. Как развэтовремяябрал
щепотку табаку из роговой табакерки моего приятеля монаxa. - О, какбыты,
со своей кротостью и учтивостью, мой милый монах! столь приученный_сносить
и терпеть!_ - как ласково склонил бы ты ухо к жалобе этой бедной души!
Мой сосед, старенький французский офицер, увидев,какясволнением
поднял глаза при этом обращении, взял на себя смелость спросить, в чем дело.
-Явтрехсловахрассказалемуослучившемся,прибавив,какэто
бесчеловечно.
Тем временем карлик дошел до крайности ивпервомпорывебешенства,
который обыкновенно бывает безрассудным, пригрозил немцу, что отрежетножом
его длинную косу. - Немец обернулся и с невозмутимым видомсказалкарлику,
пусть сделает одолжение, если только он до нее достанет.
Оскорбление, приправленное издевательством, кто бы ни был егожертвой,
возмущает каждого, в ком есть чувство: я готов был выскочить из ложи,чтобы
положить конец этому бесчинству. - Старенький французский офицер сделалэто
гораздо проще и спокойнее: перегнувшисьнемногочерезбарьер,онкивнул
часовому и при этомпоказалпальцемнанепорядок-часовойсейчасже
двинулся в том направлении. - Карлику не понадобилось излагать свою жалобу -
дело само за себя говорило; мигом оттолкнувнемцамушкетом,часовойвзял
бедного карлика за руку и поставил его перед немцем. - Вот это благородно! -
сказал я, хлопая в ладоши. - А все-таки, - сказал старыйофицер,-выбы
этого не позволили в Англии.
- В Англии, милостивый государь, - сказал я, -_мывсерассаживаемся
удобно_.
Будь я в разладе с собой, старый французский офицер восстановилбыво
мне душевную гармонию, - тем, что назвал мой ответ bon mot, - а так какbon
mot всегда чего-нибудь стоит в Париже, он предложил мне щепотку табаку.
^TРОЗА^U
^TПАРИЖ^U
Теперь пришла моя очередь спросить старого французского офицера: "В чем
дело?" - ибо возглас "Haussez les maine, Monsieur l'Abbe!" {Поднимитеруки,
господин аббат! (франц.).}, раздавшийся из десятиразличныхместпартера,
был для меня столь же непонятен, как мое обращение к монахубылонепонятно
для офицера.