На этот раз Элен провела утетушкиФэтюоколополучаса,слушаяее
рассказы о Нормандии, где она родилась и где пьют такое густое молоко.
- Вы давно знаете доктора? - небрежно спросила она, помолчав.
Старуха, лежавшая на спине, полуоткрыла глаза и снова закрыла их.
- Еще бы, - ответила она, понизив голос. - Его отец лечил меняещедо
сорок восьмого года, а сын приходил вместе с ним.
- Мне говорили, что отец его был праведником.
- Да, да... Малость чудаком был... Сын, видите ли, еще лучше. Когдаон
прикасается, кажется, что у него бархатные руки.
Вновь наступило молчание.
- Я вам советую выполнять все, что он вам скажет, - промолвила Элен.-
Он очень знающий человек; он спас мою дочь.
- Ну, еще бы, - воскликнула тетушка Фэтю, оживляясь. - Ему-топоверить
можно:онвоскресилодногомальчика,которогоужнакладбищехотели
тащить... Хотите вы или нет, а я все-таки скажу: другого такого, как он,не
найти. Везет мне. Всегда попадаю на самых что ни наестьхорошихлюдей...
Каждый вечер благодарю за это господа. Не забываю васобоих,-ужбудьте
покойны! Вместе поминаю вас в молитвах... Да наградит вас богидапошлет
вам все, чего бы вы ни пожелали! Да осыплет он вассвоимисокровищами!Да
уготовит он вам место в раю!
Она приподнялась и, набожно сложив руки, казалось, возносила кнебесам
необычайно пылкие моления. Молодая женщина неостанавливалаее,онадаже
улыбалась. Заискивающая болтовня старухи навевалананеемирнуюдремоту.
Уходя, Элен обещала подарить ей чепчикиплатьевтотдень,когдаона
встанет с постели.
ВсюнеделюЭленнепереставалазаботитьсяотетушкеФэтю.
Послеполуденное посещение мансарды вошло унеевпривычку.Почему-тоей
особенно полюбился Водный проход.Ейнравиласьпрохладаитишинаэтого
крутого спуска, всегда чистая мостовая,которуюобмывалвдождливыедни
низвергавшийся сверху поток.Вступиввуличку,онаиспытываластранное
ощущение, глядя, как ускользает вниз почтиотвесныйскатпрохода,обычно
пустынного, известного лишьнесколькимобитателямсоседнихулиц.Потом,
решившись, она вступала в него, пройдя под сводом дома, выходящего наулицу
Ренуар, и не спеша спускалась по семи этажам широких ступеней, вдоль которых
протекает ручей с каменистым ложем, занимающим половину узкого ската. Справа
ислевавыпячивалиськаменныеоградысадов,покрытыесерымлишаем,
протягивалисьветвидеревьев,нависаликупылистьев,кое-гдешироким
покрывалом раскидывался плющ; среди всей этой зелени,сквозькоторуюлишь
там и сям проглядывала синева неба, царилзеленоватыйполусвет,мягкийи
нежный.Спустившисьдополовиныулички,Эленостанавливалась,чтобы
перевести дух; она вглядывалась в висевший там фонарь, вслушивалась всмех,
долетавший из садов, из-за дверей, которых она никогда не виделаоткрытыми.
Порою вверх поднималась старуха,держасьзаукрепленныеуправойстены
железные перила, черные и блестящие; проходила дама, опираясь на зонтик, как
на трость; ватага мальчишек мчалась вниз, стуча башмаками. Нопочтивсегда
она оставалась одна, и какое-то властное очарование облекало в ее глазах эту
уединенную, тенистую лестницу, похожую на дорогу, проложенную в густом лесу.
Спустившись до конца, она оглядывалась назад, и легкийстрахохватывалее
при виде этого почти отвесного ската, по которому она отважилась сойти.
Входя к тетушке Фэтю, она еще сохраняла в складкаходеждысвежестьи
тишину Водного прохода. Трущоба, гдеютилисьнуждаистрадание,ужене
оскорбляла ее взор. Она держалась там, как у себя дома,открываласлуховое
окно, чтобы проветрить комнату, передвигала стол, когда тот мешал ей. Нагота
этого чердака, стены, выбеленные известью, колченогая мебель возвращали ее к
той простой жизни, о которой она иногда мечтала в девичьигоды.Нобольше
всего ее прельщало то ощущение нежного участия, которое охватывалоеетам:
роль сиделки, непрерывные стоны старухи,все,чтоонавиделаислышала
вокруг себя, вызывало в ней трепетное чувство бесконечной жалости.Кконцу
недели она уже сявнымнетерпениемждалаприходадоктораДеберль.Она
расспрашивала его о состоянии здоровья тетушкиФэтю,затемонинесколько
минут беседовали на другие темы, стоя рядом, спокойноглядядругдругув
лицо. Междунимизарождаласьблизость.Онисудивлениемубеждалисьв
сходстве своих вкусов. Часто они понимали друг другабезслов-сердцем,
внезапно переполнявшимся одинаковым чувством сострадания. И для Элен не было
ничего сладостнееэтойсимпатии,котораявозниклавнеобычныхлюдских
отношенийикоторойонаподдаваласьбезсопротивления,размягченная
состраданием. Сначала она боялась доктора, в гостиной у негоонасохранила
бы свойственную ей недоверчивую холодность.Ноздесьонибыливдалиот
света, деля друг с другом единственный стул, почти счастливые отвсейэтой
бедности и убогости, которая, трогая их сердца, сближалаих.Черезнеделю
они знали друг друга так, будто годами жиливместе.Ихдоброта,сливаясь
воедино, наполняла ярким светом жалкую каморку тетушки Фэтю.
Старуха, однако, поправлялась чрезвычайно медленно. Слушая ее жалобы на
то, что теперь у нее свинцом налиты ноги, доктор удивлялся иукорялееза
мнительность. Она все так же стонала, лежала на спине, перекатываясь головой
по подушке; порой она закрывала глаза, как бы желая предоставитьдокторуи
Эленполнуюсвободу.Однаждыонадаже,казалось,заснула,ноиз-под
опущенных век зорко следила за ними уголкомсвоихмаленькихчерныхглаз.
Наконец ей пришлось встать с постели. На следующийденьЭленпринеслаей
обещанное платье и чепчик. Когда явился доктор, старуха вдруг воскликнула:
- Бог ты мой! А соседка-то сказала, чтобы я присмотрела за ее супом!
Она вышла и закрыла за собой дверь, оставивдоктораиЭленнаедине.