Отсюда он мог
окинуть взором всю округу. Заслонив глаза рукой, он всматривался в горизонт.
Буйнаямайская растительностьпробиваласьсквозькаменистуюпочву.
Громадные кусты лаванды и вереска,побеги жесткой травы -- все это лезло на
паперть,распространяясвоютемную зеленьдосамойкрыши.Неудержимое
наступление зелени грозило обвить церковь плотной сетьюузловатых растений.
В этот утренний часжизнь таки бурлилав природе:отземли поднималось
тепло, покамням пробегала молчаливая, упорная дрожь.Но аббат незамечал
этой горячей подземной работы;ему только почудилось, что ступени шатаются;
он передвинулся и прислонился к другой створке двери.
На два лье вокруг горизонт замыкался желтыми холмами;
сосновые рощи выделялись на них черными пятнами. То был суровый край --
выжженнаястепь,прорезаннаякаменистойгрядою.Толькоизредка,точно
кровавыессадины,виднелиськлочкивозделаннойземли--бурыеполя,
обсаженныерядамитощих миндальных деревьев,увенчанные серыми верхушками
маслин,изборожденныекоричневыми лозамивиноградников.Словноогромный
пожарпронесся здесь, осыпал холмыпеплом лесов, выжег луга и оставил свой
отблеск ираскаленный жарв оврагах. Лишь порою нежнозеленевшиеполоски
хлебов смягчали резкие тона пейзажа. Весь горизонт, казалось, угрюмо томился
жаждой,изнываябезструйкиводы; при малейшемдуновении егозастилала
завесапыли. Только совсем накраюцепь холмов прерывалась, и сквозьнее
проглядывалавлажная зелень-- уголок соседнейдолины, орошавшейсярекой
Вьорной, которая вытекала из ущелий Сейль.
Священник перевел свой ослепленныйвзор на село; немногочисленные дома
его в беспорядке лепились у подножия церкви.Жалкие, кое-как оштукатуренные
каменные и деревянныедомишки были разбросаны по обе стороныузкой дороги;
никаких улиц не былои в помине. Всех лачугбыло небольше тридцати: одни
стояли прямо среди навозных куч исовсемпочернелиот нищеты;другие--
более просторныеивеселые на вид --розовели черепицами крыш.Крохотные
садики, отвоеванные у скал,выставлялисвоигряды с овощами; их разделяли
живые изгороди. Вэтотчас селобыло пусто; у оконне видно было женщин;
дети не копошились в пыли.Одни только курыходили взад и вперед, рылись в
соломе,забиралисьнасамый порог;двери домов были распахнутынастежь,
словно . настойчиво приглашали солнце войти. У въезда в Арто на задних лапах
сидел большой черный пес и будто сторожил селение.
Мало-помалуаббата Муреначала одолевать лень. Подымавшееся всевыше
солнце заливало еготеплом своих лучей, и, прислонившись к церковной двери,
он радовался покою и сча-
стью.Ондумал об этом селеньеАрто, чтовыросло тут средикамней,
точь-в-точькак узловатыерастения здешней долины. Всекрестьяне состояли
междусобою в родстве, все носили одну и туже фамилию, так что с колыбели
каждому давали прозвище, чтобыотличатьих друг от друга.
Их предок, некий
Арто,пришели обосновался в этойпустоши как пария-изгнанник; с течением
временисемействоегоразрослось,напоминаясвоейупорнойживучестью
окрестныетравы,питавшиесяжизненными соками скал.В концеконцовоно
превратилось в целое племя, целую общину,между членами которой родство уже
потерялось --ведьоно восходило за несколькостолетий.Здесьбесстыдно
вступали в кровосмесительные браки: ещене было примера, чтобы кто-либоиз
Арто взялсебе жену из соседней деревни; девушки, правда, иногда уходили на
сторону.Люди тут от рождения и до смерти ни разу не покидали родного села,
они плодились и размножались на этомклочке земли медленно и просто, словно
деревья,пускающиепобегитам, гдеупало семя. У них былосамое смутное
представление отом, что представляет собоюобширный мир, расположенный за
теми желтыми скалами, среди которых они прозябали. И все-таки между ними уже
былисвои беднякии богачи. Курысталипропадать,иптичникипришлось
запирать на ночь,вешая большие замки. Как-то вечером один изжителей Арто
убил у мельницы другого.Так внутри этой забытойбогомцепи холмов возник
особый народ, раса, словно выросшая из земли, человеческое племя в три сотни
душ, которое будто заново начинало историю...
На аббате Муре мертвящей тенью лежала печать духовнойсеминарии. Целые
годыоннезналсолнца;собственно,и сейчас ещеоннезамечал его:
невидящие глаза священниканеизменносозерцали душу, в них жилоодно лишь
презрениекгреховнойприроде.Вдолгиечасыблагоговейной
сосредоточенности,когдаблагочестивые размышленияповергали его ниц,он
грезил о житии отшельника в какой-нибудь пещересреди гор, где ничтоживое
--ни тварь, ни растение, ни вода -- немоглобы отвлечь его от созерцания
бога. Им владел восторгчистой любви, он ужасалсяземных страстей.Так, в
сладостном изнеможении,отвернувшисьотсвета,онготовбыл дожидаться
полногоосвобождения отсуетности бытия и слияния сослепительносветлым
миромдуха.Небо,казалосьему,сверкалолучезарнойбелизною,словно
затканное белоснежными лилиями, будтовсячистота, всянепорочность,все
целомудриемирагорелибелымогнем.ДуховникбранилМуре,когдатот
рассказывалемуосвоейжаждеуединения,освоемстремлениидостичь
божественнойчистоты.Онпризывалегокборьбезаделоцеркви,к
обязанностям священнического сана.Позже, после посвящения, юный пастырь по
собственному выбору прибыл в
Арто. Здесьнамеревался он осуществить мечтуо полномуничтожениив
себевсего земного. Здесь, среди нищеты, на этой бесплодной почвенадеялся
онуйтиотмирскойсуетыи забытьсясномправедника. И действительно,
несколькомесяцевМурепребывалвбезмятежности;лишьпороюкнему
доносился,слегкасмущая его,деревенский шум, даинойраз егозатылок
обжигалгорячий луч солнца, когдаон шел по тропинке, весьустремленный в
небеса, глубоко чуждый зарождающейся жизни, которая кишела вокруг.