Что еще можно добавить? Красс вспомнил, что он старше Трепеда, и вышел в отставку, последним приказом назначив руководителем проекта меня. Сам сбрил бороду, усы, сменил имя, стиль одежды и устроился на самую непристижную должность. О том, кем он был, знают единицы. Я собираюсь провести…
Раздался осторожный стук в дверь, показалась голова Лобасти,
– Извините, что отвлекаю. Кербес, ваши люди пристают к нашим девушкам. Мы же договорились, что домашний арест будет снят. – Лобасти присмотрелась к тому, что стоит на столе, шумно втянула воздух. – Ма! Мы, как дурочки, стоим в коридоре, охраняем их, а они опять пьянствуют! Ух, какая я свирепая! Выставили нас из комнаты, а сами!!! Сейчас прольется чья-то кровь!
– Входи, и зови всех остальных. Обещаю исправиться и носить тебя на руках.
– Нет уж! Ты один раз уже носил меня на руках! Хватит!
– Кербес, я никогда раньше не замечала, какие у вас мудрые, добрые глаза, – сказала Фауста, усаживаясь за столик.
– И волевой, мужественный подбородок, – подхватила Шаллах. Кербес покраснел.
– Девочки, девочки! – воскликнула Катрин.
Пенелопа первым делом направилась к бару и проверила винные запасы.
– Учитывая размеры дракона, можно было ожидать и худшего.
Мрак ласково отодвинул ее, достал вторую бутылку.
– Но это последняя! – жалобно простонала девушка. Мрак лизнул ее в щеку, сунул бутылку в руки и подтолкнул к столу. Сам занялся выбором хрустальной посуды. Сервировал стол, перед девушками на блюдечке положил по два кружочка лимона, в центре поставил вазу с яблоками. Налил девушкам в стопочки-наперстки, плеснул немного Кербесу, немного себе, остальное разделил между Лобасти и Катрин.
– За взаимопонимание!
– Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я что люблю – мурлыкала песенку Катрин. Девушки, сдвинув вместе бритые головки, над чем-то хихикали.
– Хрусталь, фрукты! Па, где ты научился таким манерам?
– Я их сам выдумал. Кербес же не знает наших этикетов. Главное действовать уверенно, будто всю жизнь так делал. Молодежь, кончайте шуметь, начинаем слет старейшин номер три. Поступила новая информация, – Мрак пересказал все, что услышал от Кербеса.
– Жизненное пространство… Сколько угодно жизненного пространства! Папа, мама, вы понимаете! Мы столетиями обитаемые планеты строим. Зону, Смальтус. А тут – раз, и готово! Если взять Землю за миллион лет до человека и размножить! А Сэконд – еще лучше, там сутки длиннее и летать легче. Представляете – новенькая планета, но все про нее известно! Где какие ископаемые, где нефть, где когда вулкан проснется, где самые вкусные ананасы расти будут. Мало одной Земли в системе – Луну на фиг, вместо нее вторую Землю подвесить. Подальше только чуток, чтоб приливы были такие же, как сейчас. На одной жить, работать, вторая – заповедник для отдыха.
– Это и будет то, что я называю прогрессирующим застоем, дочка. С одной стороны – неограниченная экспансия, а с другой – куда ни посмотри, одно и то же. Даже лужи от дождя те же самые.
– Лобасти, успокойся, источник энергии истощился. Усох, исчерпали до дна.
– Источник – это ерунда. Свой сделаем. На Кванторе энергию прямо со звезды качают. А звезда у них – о-го-го! Не наше Солнышко. Па, а в промышленности зато какие перспективы! Машину сделали какую-нибудь, испытали по полной программе, вплоть до разрушения, потом из прошлого извлекли новенькую, краской пахнущую, и размножили, в серию пустили. Никакого брака, никаких случайностей! Стопроцентная гарантия качества! Изобилие!
– Кому оно нужно, это изобилие? Людям? Было оно у нас! – закричала вдруг Пенелопа. – Мыши – и те от него дохнут. Мыши! Твари неразумные!
– То есть, как?
– А так. Ученые опыты ставили. Мышиный рай создали. Так бедняги через пять-шесть поколений размножаться перестали. И вымерли.
Лобасти неожиданно заплакала.
– Доченька, тебе мышек жалко, или идеи?
– Если мы – здесь, то наши все – там. Живы, понимаете! Живы все! Это мы сюда провалились, а они – там! Никто не умер. Мы – здесь, а все остались там.
Мрак погрустнел.
– Все-таки, параллельный континуум. Понимаешь, Лобасти, для нас ничего не изменилось. Мне еще Дориан говорил, однокамерное нуль-т – это дорога без возврата.
Как это – не изменилось, папа? Мы теперь – не последние! Если мы погибнем, род драконов не прервется. Больше не нужно на цыпочках ходить, от тени шарахаться. Мы больше не осколки Эдема! Мы имеем право умереть.
– Типун тебе на язык.
– И мы можем SOS дать. Нужно только катер поднять и маяк переделать.
– Вы хотите уйти от нас? – огорчилась Шаллах.
– Подожди, Шаллах. Как ты сказала, Лобасти? Переделать маяк?
– Ну да! Он у нас сейчас трехмерно-поляризованный. Ну, трехмерно-плоскую волну дает. А надо сделать, чтоб объемную давал, по всем двенадцати измерениям. Или, хотя бы, по четырем.
– Ты знаешь, как это сделать.
– Еще нет. Подумать надо, с местными физиками поговорить.
– Лобасти, ты хочешь вернуться в свой мир? – не унималась Шаллах.
– Конечно, хочу. Что хорошего я в этом видела? Три месяца на пяти G из-за ваших опытов – было. Шприц в бок – было. Из пистолета мне крыло компостировали – было. К столу пыток привязывали. А что хорошего я от людей видела?
– Но мы тебя любим.
– Ага. Как там твой Лаэрт говорил? "Уберите этого зеленого крокодила". А завтра папу к столу пыток привязывают, ты не забыла?
Шаллах выбежала из зала.
– Катрин, а ты как? Хочешь вернуться?
– Куда ты, туда и я. Хоть на Зону. Только дети… Им дома лучше будет.
– Папа, мы обязаны вернуться. Мы должны передать эту информацию драконам.
– Разве драконы на Кванторе занимаются не тем же самым?
– В том то и дело, что нет! Эти люди все делают неправильно. Ну как бы объяснить… Все время задней правой лапой чешут левое ухо. Память читают неправильно, время исследуют неправильно. В нуль-т ни фига не разобрались. Вся их аппаратура работает на каких-то побочных физических эффектах. Поэтому они открыли такие вещи, мимо которых прошли нормальные ученые. Я понятно говорю? Если нам нужно сто гигаватт, мы подключаем источник на сто гигаватт. А у них такого источника нет, они выстраивают цепочку побочных процессов – там занять энергию, там вместо эквипотенциального использовать вихревое поле, и пожалуйста – время вместо пространства. Наши ученые отказались от такого пути. Слишком много неучтенных факторов затуманивают картину. А исследование однокамерного нуль-т запретил Великий Дракон. Он сказал, что это проблема не физики, а этики.
– Кербер надеется, что мы поможем удержать на плаву их цивилизацию.
– А я что – против? Поможем. Только вместо трех драконов они получат контакт со всей нашей цивилизацией. Нам тоже нетрудно. Сто обитаемых планет, или сто одна, невелика разница. Захотят, пусть расселяются по всем нашим планетам. Мы из них, бездельников за два поколения людей сделаем. Растворим среди своих…
– Вот именно.
– Но ведь для их же пользы!
– Пен, Фауста, вы с этим согласны?
– Я еще не могу сказать. Мы сами выживем, но культура наша погибнет. Может, она и не стоит того, чтоб за нее цепляться, но это моя культура. Я не хочу, чтоб она исчезла.
– А ты, Фауста?
– Не знаю я, не готова. У вас, драконов восемь мозгов, а у меня одна голова. Не привыкла я за всю планету решать. Но если наша культура исчезнет, растворится в вашей, это не только нас, это вас тоже станет чуть меньше.
– Процент культуры на душу населения, – размышляла вслух Катрин. Фауста робко подняла на нее глаза. – Ты абсолютно права, малышка, – закончила дракона.
В дверь решительно постучали. На грани вежливости, как отметил про себя Мрак. Вошел Кербес.