Наконец,однаждыонувиделна
горизонте копья и пошел следом заними;умегопомутилсяотужасаи
страданий.
Возмущение солдат, сдерживаемое,покаонговорил,разразилось,как
буря; они хотели тотчас же уничтожить охрану вместе с суффетом. Некоторые,
однако, воспротивились, говоря, что нужно выслушать суффета и, покрайней
мере, узнать, заплатят ли им. Тогда все стали кричать:
- Наше жалованье!
Ганнон ответил, что привез деньги.
Все бросились к аванпостамиприучастииварваровпоклажусуффета
привезли в лагерь; не дожидаясь рабов, онисамиразвязаликорзины;там
оказались одежды из фиолетовых тканей, губки, лопаточкидляпочесывания,
щетки, благовония, палочки изсурьмы,чтобыподводитьглаза;всеэто
принадлежало коннойохране,людямбогатымиизнеженным.Средиклади
оказалсятакжебольшойбронзовыйчан,навьюченныйнаверблюда:он
принадлежал суффету, который бралвнемваннывовремяпути.Суффет
принимал всякие предосторожности, заботясь освоемздоровье;онвезв
клетках даже ласок из Гекатомпиля, которых сжигали живыми для изготовления
лекарственного питья. А так как болезнь Ганнона вызывала большойаппетит,
то он взял с собою много съестных припасов и вина, рассолы, мясо и рыбув
меду, а также горшочки из Коммагена, наполненные топленымгусинымжиром,
покрытым снегом и рубленой соломой. Таких горшочков припасенобылоочень
много, их находили в каждой корзине, которую развязывали, иэтовызывало
каждый раз взрыв смеха.
Что же касается жалованья наемникам, то ононаполнялонеболеедвух
плетеных корзин; в одной из них оказались даже кожаные кружочки,которыми
Республика пользовалась, чтобы тратить поменьше звонкоймонеты;икогда
варвары очень этому удивились, Ганнон объяснил, что ввиду трудности счетов
старейшины не успели еще рассмотреть их и пока посылают вот это.
Тогда наемники стали бить и опрокидывать все,чтопопадалось:мулов,
слуг, носилки, провизию, поклажу. Они брали пригоршнями деньги из мешков и
побивали ими Ганнона. Он с трудом сел на осла и, уцепившись за его шерсть,
пустился в бегство, рыдая, вопя, изнемогая от тряски и призывая навойско
проклятие всех богов. Широкое ожерелье издрагоценныхкамнейпрыгалоу
него на груди, подскакивая до ушей. Он придерживалзубамидлинныйплащ,
который волочился за ним, а варвары кричали ему издали:
- Убирайся, трус! Боров! Клоака Молоха! Улепетывайсосвоимзолотом,
своей заразой! Скорей! Скорей!..
Охрана его скакала за ним в полном беспорядке.
Но бешенство варваров не утихало. Они вспомнили, что несколькочеловек
извойска,ушедшиевКарфаген,невернулись:их,наверное,убили.
Несправедливость карфагенянприводилаихвнеистовство,ионистали
вырывать шесты палаток, свертывать плащи,седлатьлошадей;каждыйбрал
свой шлем и копье, и в одно мгновение все было готово к походу. У когоне
нашлось оружия, те бежали в лес, чтобы нарезать себе палок.
У когоне
нашлось оружия, те бежали в лес, чтобы нарезать себе палок.
Занимался день; население Сикки, проснувшись, взволнованно забегалопо
улицам. "Они идут на Карфаген!" - говориликругом,иэтотслухвскоре
распространился по всей стране.
На каждой дорожке,изкаждогорвапоявлялисьлюди.Пастухибегом
спускались с гор.
Когда варвары ушли, Спендий объехал равнину, сидя верхом напуническом
жеребце; рядом с ним раб вел третью лошадь.
Из всех палаток осталась только одна. Спендий вошел в нее.
- Вставай, господин! Мы выступаем!
- Куда? - спросил Мато.
- В Карфаген! - крикнул Спендий.
Мато вскочил на лошадь, которую раб держал наготове у входа в палатку.
3. САЛАМБО
Луна поднялась вровень сморем,ивгороде,ещепокрытоммраком,
заблестелисветлыеточкиибелыепятна:дышлоколесницыводворе,
полотняная ветошь, развешенная на веревке, выступ стены, золотоеожерелье
на груди идола. Стеклянные шары на крышаххрамовсверкалиместами,как
огромные алмазы. Но смутные очертания развалин, насыпи черной земли и сады
казались темными глыбами во мраке, а в нижнейчастиМалкисетирыбаков
тянулись из дома в дом, как гигантские летучиемыши,распростершиесвои
крылья. Уже не слышно было скрипа гидравлических колес, поднимавших воду в
верхние этажи дворцов; верблюды спокойно отдыхалинатеррасах,лежана
животе, как страусы. Привратники спали наулицахупорогадомов.Тень
колоссовудлиняласьнапустынныхплощадях;вдалиизбронзовыхплит
вырывался еще иногда дым пылающей жертвы, и тяжелый ветер с моряприносил
вместе с ароматамизапахморскихтравииспарениястен,раскаленных
солнцем. Вокруг Карфагена сверкали недвижные воды, иболунаодновременно
проливала свой блеск и на залив, окруженный горами, и на Тунисскоеозеро,
где среди песчаныхмелейвиднелисьдлинныерядырозовыхфламинго,а
дальше, ниже катакомб, широкая соленая лагуна сверкала, как серебро.Свод
синего неба сливался на горизонтеспыльюравнинпооднусторону,с
морскими туманами-подругую,инавершинеАкрополяпирамидальные
кипарисы, окружавшие храм Эшмуна, покачивались стихимрокотом,подобно
медленному прибою волн вдоль мола у подножья насыпей.
Саламбо поднялась на террасу своегодворца,ееподдерживаларабыня,
которая несла на железном подносе зажженные угли.
Посередине террасы стояло небольшое ложе изслоновойкости,покрытое
рысьими шкурами, с подушками из перьев попугая, вещейптицы,посвященной
богам; в четырех углах расставлены быливысокиекурильницы,наполненные
нардом, ладаном, киннамоном и миррой. Рабыня зажглаблаговония.Полбыл
посыпан голубым порошком и усеян золотыми звездами наподобие неба. Саламбо
обратила взор к Полярной звезде; она медленно сделалапоклоныначетыре
стороны и опустилась на колени. Потом, прижав локти к бокам, отведя руки и
раскрыв ладони, запрокинула голову под лучами луны и возвысила голос:
- О Раббет!.