Наземле
образовались скользкие лужи вина, пар от мяса поднимался к листве деревьев
вместе с испарением от дыхания. Слышны были одновременно громкое чавканье,
шумречей,песни,дребезгчашикампанскихваз,которые,падая,
разбивались на тысячи кусков, или чистый звон больших серебряных блюд.
Померетогокаксолдатыпьянели,онивсебольшедумалио
несправедливости к ним Карфагена.
Республика, истощенная войной, допустила скоплениевгородеотрядов,
возвращавшихся изпохода.Гискон,начальникнаемныхвойск,умышленно
отправлял их частями, чтобыоблегчитьвыплатуимжалованья,ноСовет
думал, что они в конце концов согласятся на некоторую уступку.Теперьже
наемников возненавидели за то, чтоимнечембылоуплатить.Этотдолг
смешивался в представлении народа с тремятысячамидвумястамиевбейских
талантов, которые требовал Лутаций, и Карфаген считал наемников такимиже
врагами, как и римлян. Солдаты это понимали, и возмущение их выражалосьв
угрозахигневныхвыходках.Они,наконец,потребовалиразрешения
собраться,чтобыотпраздноватьоднуизсвоихпобед,ипартиямира
уступила, мстя этим Гамилькару, который так упорностоялзавойну.Она
теперь кончилась вопреки его воле, и он, отчаявшись вКарфагене,передал
начальство над наемникамиГискону.ДворецГамилькарапредоставилидля
приема солдат с целью направить на него часть тойненависти,которуюте
испытывали к Карфагену. К тому же устройствопиршествавлеклозасобой
огромные расходы, и все они падали на Гамилькара.
Гордясьтем,чтоониподчинилисвоейволеРеспублику,наемники
рассчитывали, что смогут,наконец,вернутьсявсвоюстрану,увозяв
капюшонах плащей жалованье за пролитую ими кровь. Но подвлияниемвинных
паровихзаслугисталиказатьсяимбезмернымиинедостаточно
вознагражденными. Они показывали другдругусвоираны,рассказывалио
сражениях, о своих странствиях и об охотах у себя на родине. Они подражали
крикам диких зверей,ихпрыжкам.Потомначалисьотвратительныепари:
погружали голову в амфоры и пили без перерыва,какизнывающиеотжажды
дромадеры. Один лузитанец огромного роста держалнавытянутыхрукахпо
человеку иобходилтакстолы,извергаяизноздрейгорячеедыхание.
Лакедемоняне, не снявшие лат, делали тяжелые прыжки.Некоторыевыступали
женскойпоходкой,снепристойнымижестами,другиеобнажались,чтобы
состязаться среди чаш, как гладиаторы;несколькогрековплясаловокруг
вазы с изображением нимф, а в этовремяодинизнегровударялбычьей
костью в медный щит.
Вдруг они услышали жалобное пение, громкое и нежное; оно то стихало, то
усиливалось, как хлопанье в воздухе крыльев раненой птицы.
Это былиголосарабоввэргастуле.
Вдруг они услышали жалобное пение, громкое и нежное; оно то стихало, то
усиливалось, как хлопанье в воздухе крыльев раненой птицы.
Это былиголосарабоввэргастуле.Солдатывскочилиибросились
освобождать заключенных.
Они вернулись, с криком гоня перед собой в пыли около двадцати человек,
поражавших бледностью лица. На бритых головахунихбылиостроконечные
шапочки из черного войлока; все былиобутывдеревянныесандалии;они
громыхали цепями, как колесницы на ходу.
Рабы прошли докипарисовойаллеиирассеялисьвтолпе;ихстали
расспрашивать.Одинизнихостановилсяпоодальотдругих.Сквозь
разорванную тунику видны были его плечи, исполосованные длиннымишрамами.
Опустив голову, он боязливо озирался и слегка закрывалвеки,ослепленный
факелами. Когда он увидел, что никто из пугавших его вооруженных людейне
выказывает к нему ненависти, из груди его вырвался глубокий вздох; он стал
что-то бормотать и засмеялся сквозь радостные слезы, которые текли унего
по лицу; потом схватил за ручки полную чашу и воздел еекнебу,вытянув
руки, с которых свисали цепи; глядя ввысь и продолжая держать в руке чашу,
он произнес:
- Привет прежде всего тебе, освободитель Ваал Эшмун, которогонамоей
родине зовут Эскулапом! Привет вам, духи источников, света и лесов! И вам,
боги, сокрытые в недрах гор и в земляных пещерах! И вам,мощныевоиныв
блестящих доспехах, освободившие меня!
Потом он бросил чашу и стал рассказывать осебеЕгозвалиСпендием.
Карфагеняне захватили его в плен в Эгинской битве.Говорянагреческом,
лигурийском и пуническом языках,онсталсноваблагодаритьнаемников,
целовал им руки и, наконец, поздравил спразднеством,выражаяприэтом
удивление, что не видит напиручашСвященноголегиона.Чашиэти,с
изумруднойвинограднойлозойнакаждойизшестизолотыхграней,
принадлежали милиции, состоящей исключительно из молодых патрициевсамого
высокогороста,иобладаниеимибылопривилегией,почтижреческой
почестью; ничто средисокровищРеспубликитакневозбуждалоалчности
наемников, как эти чаши. Из-за них они ненавидели Легион;иныерисковали
жизнью ради неизъяснимого наслаждения выпить из такой чаши.
Они сейчас же послали за чашами,хранившимисяуСисситов-купцов,
объединенных в общества, которые собиралисьдлясовместныхтрапез.Все
члены сисситских обществ в это время уже спали.
- Разбудить их! - приказали наемники.
Вторично посланные рабы вернулись с ответом, что чаши запертыводном
из храмов.
- Отпереть храм! - ответили они.
И когда рабы, трепеща, признались, что чаши в руках начальникаЛегиона
Гискона, они воскликнули:
- Пусть принесет!
Вскоре в глубине сада появился Гискон с охранойизвоиновСвященного
легиона. Широкий черный плащ, прикрепленный наголовекзолотоймитре,
усеянной драгоценными камнями, окутывал еговсего,спускаясьдоподков
коня, и сливался издали с ночныммраком.