Вдруг Зарксас, вновь окрепший, статный, вскочил, как фокусник, на плечи
друзей.
- Ты что ж,приберегихдлятрупов?-крикнулон,показываяна
Камонские ворота в Карфагене.
При последних лучах солнца медныедощечки,украшавшиеворотасверху
донизу, сверкали. Варварам казалось, что онивидятследыкрови.Каждый
раз, как Гисконсобиралсяговорить,ониподнималикрик.Наконец,он
спустился медленной поступью и заперся у себя в палатке.
Когда он вышел оттуданазаре,егопереводчики,которыеспалина
воздухе, не шевельнулись; они лежали на спине состановившимсявзглядом,
высунув язык, и лица их посинели. Беловатая слизь текла у них износа,и
тела их окоченели, точно они замерзли за ночь. У каждого виднелсянашее
тонкий камышовый шнурок.
Мятеж стал разрастаться. Убийство балеаров, о котором напомнил Зарксас,
укрепилоподозрения,возбуждаемыеСпендием.Ониуверилисебя,что
Республика, как всегда, хочет обмануть их. Пора сэтимпокончить.Можно
обойтись без переводчиков! Зарксас, сповязкойнаголове,пелвоенные
песни; Автарит потрясал большим мечом; Спендийодномучто-тошептална
ухо, другому добывал кинжал. Болеесильныестаралисьсамидобытьсебе
жалованье, менее решительные просили продолжать раздачу. Никтонеснимал
оружия, и общий гнев объединялся в грозное негодование против Гискона.
Некоторые,вскарабкавшись,сталитутжерядомсним;покаони
выкрикивали ругательства, их терпеливо слушали; еслижеонихотьодним
словом заступались за него, их немедленно избивали камнями или сносилиим
головы сзади ударом сабли. Груда мешков была краснее жертвенника!
После еды, выпив вина, они становились ужасными! В карфагенских войсках
вино было запрещено под страхом смертной казни, иониподнималичашив
сторону Карфагена, высмеивая дисциплину. Потом они возвращалиськрабам,
хранившим казну, и возобновляли резню. Слово "бей", звучавшее по-иномуна
разных языках, было всем понятно.
Гискон знал, что родина отступилась от него, нонехотелнанестией
бесчестья. Когдасолдатынапомнилиему,чтоимобещаликорабли,он
поклялся Молохом, что сам, на собственные средства доставит их;сорвавс
шеи ожерелье из синих жемчужин, он бросил его втолпукакзалог.Тогда
африканцы потребовали хлеба, согласно обещаниямВеликогосовета.Гискон
разложил счета Сисситов, написанные фиолетовой краской на овечьихшкурах.
Он прочел список всего ввезенного в Карфаген, месяц за месяцем иденьза
днем.
Вдруг он остановился, широко раскрыв глаза,точнопрочелсредицифр
свой смертный приговор.
Он увидел, что старейшины обманно сбавили все цифры, и хлеб,проданный
в самую тяжелую пору войны, был помечен по такой низкойцене,чтонужно
было быть слепым, чтобы поверить приведенным цифрам.
- Говори громче! - кричали ему. - Он придумывает,каклучшесолгать,
негодяй! Не верьте ему!
Несколько времени Гискон колебался, потом продолжал чтение.
- Говори громче! - кричали ему. - Он придумывает,каклучшесолгать,
негодяй! Не верьте ему!
Несколько времени Гискон колебался, потом продолжал чтение.
Солдаты, не подозревая, что ихобманывают,принималинаверусчета
Сисситов. Изобилие всего в Карфагене вызвало у нихбешенуюзависть.Они
разбили ящик из сикоморовогодерева,нооноказалсянатричетверти
пустым. На их глазах оттуда вынимали такие суммы,чтоонисчиталиящик
неисчерпаемым и решили, что Гискон зарыл деньгиусебявпалатке.Они
взобрались на груды мешков. Матошелвоглавеих.Накрики:"Денег,
денег!" Гискон, наконец, ответил:
- Пусть вам даст деньги ваш предводитель!
Он безмолвно глядел на них своими большими желтыми глазами,идлинное
лицо его было белее бороды. Стрела, задержанная перьями, торчала у него за
ухом, воткнувшись в широкое золотое кольцо, и струйка крови стекала сего
тиары на плечо.
По знаку Мато все двинулись вперед.Гисконраспростерруки,Спендий
стянул ему кисти рук затяжной петлей, кто-тодругойповалилего,ион
исчез в беспорядочно метавшейся толпе, которая бросилась на мешки.
Толпаразгромилаегопалатку;тамоказалисьтольконеобходимые
обиходныепредметы;послеболеетщательногообысканашлиещетри
изображения богини Танит, а такжезавернутыйвобезьяньюшкуручерный
камень, упавший с луны. Гискона сопровождали по собственному желанию много
карфагенян; все это былилюдисвысокимположением,принадлежавшиек
военной партии.
Их вывели запалаткиибросиливямудлянечистот.Привязавих
железными цепями за живот к толстым кольям, им протягивали пищу на остриях
копий.
Автарит, находясь при них на страже, осыпал их ругательствами;онине
понимали его языка и не отвечали; тогда галл время от времени бросал имв
лицо камешки, чтобы слышать их крики.
Со следующего же дня какое-то томление охватило войско. Гнев улегся,и
людей объяла тревога. Мато ощущалсмутнуюпечаль.Онкакбыкосвенно
оскорбил Саламбо. Точно эти богатые были связаны с нею. Онсадилсяночью
на край ямы и слышал в их стонах что-то напоминавшее голос, которымполно
было его сердце.
Все обвиняли ливийцев, потому что только им однимуплатилижалованье.
Новместесоживавшейнациональнойнеприязнью,нарядусвраждойк
отдельнымлицамукреплялосьсознание,чтоопасноотдаватьсятаким
чувствам. Их ожидало страшное возмездие за то, что они совершили, инужно
было предотвратить месть Карфагена.Происходилинескончаемыесовещания,
без конца произносились речи. Каждый говорил, не слушая других, а Спендий,
обыкновенно очень словоохотливый, только качалголовойвответнавсе
предложения.
Однажды вечером он как бы невзначай спросил Мато, нет лиисточниковв
городе.
- Ни одного! - ответил Мато.