При этойболезнипроисходитрасслоениесетчатойоболочки
глаза и образуется киста. Течение болезни хорошо известно.Вбольшинстве
случаев она не прогрессирует, ноеепоследствиянеобратимы.Иногдамы
пытаемся задержать ее развитиепутемоперациисприменениемлазерного
луча.Однакосущественноепоследствиеэтойболезни-ограничение
периферийноговидения.Ввашемслучае-нисходящеговидения.Такая
ограниченность зрения, увы, весьма важный недостаток для летчика,который
должен всегда иметь полный обзор, следить за приборами, а такженаблюдать
за горизонтом. В остальном же вы можетесчитатьсебявполненормальным
человеком. Сможете читать, писать, заниматься спортом и прочее.
- Нормальным?! - вскричал я. - Какой же я нормальный, доктор,еслине
смогу летать? Для этого я учился, в этом вся моя жизнь.
- Свое заключение, мистер Граймс,ясвеличайшимсожалениемдолжен
представить сегодня же. Вы, конечно, можете обратиться и к другимврачам,
но, по моему мнению, это вряд ли что изменит. Я же обязан заявить,чтос
сегодняшнего дня летная работа вам противопоказана.
Я выскочил из кабинета врача, не пожав ему руки, исступленноповторяя:
"Проклятье, проклятье!" Люди, ожидавшие в приемной, и те, кто повстречался
мне на улице, с удивлением гляделимневслед,когда,продолжаягромко
браниться, язавернулвближайшийбар.Ячувствовал,чтонесмогу
вернуться на летное поле и рассказать то,чтослучилосьсомной,если
основательно не подкреплюсь.
Бар был обставлен наподобие английского паба Стойка из темного дерева и
на полках по стенам высокие оловянные кружки. Худой старик в курткецвета
хаки и в красном охотничьем кепи стоял у стойки с кружкой пива.
- Они и у нас отравили все озеро, - громко произнесстариксжестким
вермонтским акцентом. - Отходы бумажной фабрики. Через пять лет наше озеро
станет таким же мертвым, как и озеро Эри. Дороги они посыпают солью, чтобы
идиоты из Нью-Йорка могли как сумасшедшие мчатьсяналыжныекурорты,-
продолжал старик. - А когда снег стает, всю соль уносит в озера,прудыи
реки. Скоро во всем штате нигде не останется рыбы. И никому доэтогонет
дела. Так что я даже рад, что не доживу до этакого всеобщего похабства.
Я выпил еще виски. Первая рюмка, как видно, не подействоваланаменя.
Впрочем, и вторая - тоже. Расплатившись, я вышел из бара. Мневспомнилось
озеро Шамплейн, где мальчиком япровелмногочудесныхлетнихднейна
парусной лодке за ловлейрыбы.Мысльотом,чтоионоумрет,была
печальной и показалась даже печальнеевсего,чтослучалосьсомнойв
жизни.
Когда я вошел к Каннингему, бывалому летчику-истребителю временвторой
мировой войны, а ныне президенту и единоличному владельцу нашеймаленькой
авиалинии, то по его лицу догадался, что доктор Райян уже звонил ему.
- П-проходил п-проверку, Фредди, - сказал я.
- Да, знаю. Очень жаль, - он смущенно повертел в пальцах карандаш. - Но
мы обязательно найдем какое-нибудь место у нас.
Очень жаль, - он смущенно повертел в пальцах карандаш. - Но
мы обязательно найдем какое-нибудь место у нас. В конторе, например.Или,
может, на обслуживаниисамолетов.-Голосегопресекся,ионмолча
уставился на карандаш, сжав его в своей большой руке.
- Спасибо, Фредди, но я уйду.
Это я уже твердо решил, так как не хотел быть хромой птицейналетном
поле и тоскливо глядеть, как мои товарищи взмывают в воздух. Инехотел,
чтобы на меня глядели с жалостью, которую я видел сейчас начестномлице
Фредди Каннингема и увижу на лицах других товарищей.
- Все же. Дуг, подумай, - предложил Каннингем.
- Н-нет, я уже решил.
- Что же думаешь делать?
- Прежде всего уехать из города.
- Куда?
- Куда-нибудь.
- А затем?
- Попытаюсь присмотреться, чем мне еще заняться в жизни.
Произнося "в жизни", ядваждызаикнулся.Каннингемкивнул,избегая
встречаться со мной взглядом и по-прежнему уставясь на карандаш в руке.
- Как у тебя с монетой?
- На первое время хватит.
- Так помни, если что не так, тебе есть куда прийти.
- Буду помнить. А сейчас мне пора, - сказал я, взглянув начасы.-У
меня свидание.
- Ишь ты! - со смехом воскликнул Каннингем, встал икрепкопожалмне
руку. Больше я ни с кем не простился.
Поставив свою машину на стоянке, я вышелисталждать.Избольшого
кирпичного здания с развевающимся флагом на фронтоне и латинскойнадписью
по, фасаду доносился нестройный приглушенный шум, такойзнакомыйиживо
напоминавший о собственных школьных годах.
Пэт, наверно, сейчас на уроке. Рассказывает о Гражданской войнеСевера
и Юга Америкиилиопрестолонаследиианглийскихкоролей.Онавесьма
серьезно относитсякпреподаваниюистории."Этонаиболеерелевантный
предмет", - однажды сказала она мне,употребивмодноевтеднисреди
педагогов слово, которым они обозначали уместность. "Все,чтопроисходит
сегодня, - пояснила она, - это следствие того, что происходило в прошлом".
Вспомнив эти ее слова, якривоусмехнулся.Итак,значит,тем,чтоя
родился заикой и вырос, чтобы стать забракованным летчиком, ябылобязан
Миду, разгромившему при Геттисберге генерала Ли, либо же Кромвелю, который
обезглавил короля Карла I? Пожалуй, Пэт позабавится, когда мы обсудимэто
на досуге.
В школе прозвенел звонок. Сдержанный академическийгулпревратилсяв
счастливый рев послучаюдолгожданнойсвободы,инесколькомгновений
спустя нестройная орда учениковвяркихцветастыхпаркахишерстяных
шапочках высыпала из всех дверей.
Какобычно,Пэтвышлаоднойизпоследних.Онабылачрезвычайно
добросовестной учительницей, и обыкновенно двое или трое учеников окружали
ее у стола после урока, задавая вопросы, накоторыеонаобстоятельнои
терпеливо отвечала. Когда я наконец увидел ее, лужайкапередшколойуже
опустела, сотни детей исчезли, словно растаяливлучахвсегдабледного
зимнего солнца в близком моему сердцу штате Вермонт.