.. Да слушайте же, госпожа Брон... Принесите
в антракте полдюжины шампанского.
Но тут снова появился запыхавшийся сценариус и позвал тягучим голосом:
- Все на сцену!.. Ваш выход, господин Фонтан! Живо! Живо!
- Идем, идем, дядюшка Барильо, - ответил оглушенный Фонтан и побежал за
г-жой Брон, повторяя: - Так поняли?.. Полдюжины шампанского вантрактев
артистическую. Я плачу, я сегодня именинник.
Симонна и Кларисса ушли, шурша юбками. Все бросились на сцену, икогда
дверь коридора с глухим стукомзахлопнулась,вокнасновазабарабанил
дождь. Барильо, маленький, тщедушный старичок, тридцать лет прослуживший в
театре, подошел к Миньону и дружелюбно протянулемуоткрытуютабакерку.
Предложенная понюшка табаку, которую взял Миньон, дала старику возможность
минутку отдохнуть от беспрерывной беготни взад ивпередполестницами
коридорам. Оставалась еще г-жа Нана, каконназывалее;нотавсегда
делает, что ей вздумается, и плевать хочет на штрафы; угодно ей опоздать к
выходу, она опаздывает, да ивсетут.Оностановилсяисудивлением
пробормотал:
- Батюшки! Да она готова, вон онаидет...Видно,узнала,чтопринц
здесь.
И в самом деле, в коридоре появилась Нана, одетаярыбнойторговкойс
набеленными руками и лицом и с двумярозовымипятнамиподглазами.Не
входя в артистическую, она мимоходом кивнула головой Миньону и Фошри.
- Здравствуйте! Как поживаете?
Миньон пожал протянуто ему руку.Нанавеличественнопродолжаласвой
путь. За нею спешила костюмерша,нагибаясь,чтобыоправитьскладкиее
юбки,азакостюмершей,замыкаяшествие,шлаАтласная,старавшаяся
держаться благопристойно, хотя ей было смертельно скучно.
- А Штейнер? - спросил вдруг Миньон.
- Господин Штейнер уехал вчера в Луаре, - сказал Барильо, уходя обратно
на сцену. - Мне кажется, он собирается купить там усадьбу.
- Ах да, знаю, виллу для Нана.
Миньон стал серьезен. Ведь когда-то этот самый Штейнер обещалподарить
Розе особняк! Как бы то ни было, не следуетнискемссориться-это
лучший способвернутьутраченное.Погруженныйвраздумье,собычным
самоуверенным видом, Миньон ходил от зеркалаккамину.Вартистической
оставался только он и Фошри. Журналист устало растянулся в большом кресле,
полузакрыв глаза; он спокойно выдерживал взгляды, которые бросалнанего
мимоходом Миньон. Когда они оставались вдвоем, Миньоннеудостаивалего
дружеских тумаков: к чему, раз некому полюбоваться этой комедией!Самже
он был слишком равнодушен, и его нисколько не забавляла роль шутника-мужа.
Фошри, радуясь минутной передышке, блаженно вытянул ноги к огнюилениво
переводил взгляд с барометра на часы. Расхаживая взад и вперед по комнате.
Миньон остановилсяпередбюстомПотье,посмотрелнанегоневидящими
глазами, потом повернул к окну, закоторымчернелпровалдвора.Дождь
перестал, наступила глубокая тишина, было тяжкоотжаркоразгоревшегося
кокса и пылавших газовых рожков. Из-за кулис недоносилосьнималейшего
шума.
Из-за кулис недоносилосьнималейшего
шума. Лестница и коридор точно вымерли. Царило глухое молчание, как всегда
в конце акта, когда вся труппамечетсяпосценевоглушительномшуме
финала, а пустая артистическая замирает, словно от удушья.
- А дряни! - послышался вдруг хриплый голос Борднава. Он неуспелеще
войти, как уже орал на двух статисток, чуть было не растянувшихся на сцене
- так они дурачились. УвидевМиньонаиФошри,онподозвалих,чтобы
показать им кое-чтоинтересное:принцтолькочтопопросилразрешения
навестить Нана во время антракта в ее уборной. Когда он повел их на сцену,
ему попался по дороге режиссер.
- Оштрафуйте этих кобыл, Фернанду и Марию! - злобно проворчал Борднав.
Успокоившись, он постарался придатьсебедостойныйвидблагородного
отца и, вытирая платком лицо, добавил:
- Пойду встречать его высочество.
Занавес упал под продолжительныйвзрываплодисментов.Наполутемной
сцене, не освещенной больше рампой, поднялась суматоха: актеры истатисты
спешили к себе в уборные,арабочиебыстроубиралидекорации.Только
Симонна и Кларисса остались в глубине и тихо беседовали. Насцене,между
двумярепликами,онисговорилисьободномделе.Кларисса,хорошо
поразмыслив, предпочла больше не встречаться сЛаФалуазом,которыйне
решился бросить ее ради Гага. Симонна просто пойдет иобъяснитему,что
нельзя так приставать к женщине. Словом, она даст ему чистую отставку.
И вот Симонна в костюме опереточной прачки,накинувнаплечишубку,
спустилась по узкой винтовой лестницесгрязнымиступенькамиисырыми
стенами в комнатку привратницы. Эта комнатка между лестницей для актеров и
лестницей дляадминистрациибылаотгороженасправаислеваширокими
стеклянными перегородками и походила на большой прозрачный фонарь сдвумя
яркими газовыми рожками. В ящике с отделениями были навалены груды писем и
газет.Настолележалибукеты,поджидавшиесвоейочереди,рядомс
позабытыми грязными тарелкамиистарымлифом,накоторомпривратница
переметывала петли.Аназахламленныхантресолях,начетырехстарых
соломенных стульях сидели изящно одетые молодые франтывперчатках;они
терпеливо и покорно ожидали, быстро оборачиваясь всякийраз,когдаг-жа
Брон приходила со сцены с ответом. Онакакразуспелапередатьписьмо
одному из молодых людей; он поспешновскрылеговвестибюлеислегка
побледнел, пробежав при свете газового рожка классическуюфразу,столько
раз читанную на этом самом месте: "Сегодня невозможно, дорогой, я занята".
Ла Фалуаз сидел между печкой и столом. Он, кажется, собиралсяпровести
здесь весь вечер, хотя с некоторым беспокойствомподжималдлинныеноги,
так как вокруг него на полу копошилась целая куча черных котят, а напротив
сидела кошка и пристально глядела на него своими желтыми глазами...
- А! Мадемуазель Симонна... Вам что угодно? - воскликнула привратница.
Симонна попросила вызвать к ней Ла Фалуаза.