Борднавушел
вместе с Барильо, наказав емунедаватьтретьегозвонка,покаонне
предупредит г-жу Нана.
- Вы позволите, господа? - спросила Нана, принимаясь гримировать руки и
лицо, особеннотщательноотделываяихктретьемудействию,гдеона
выходила нагая.
Принц и маркиз де Шуар уселись на диван. Только граф Мюффа несадился.
Два бокала шампанского, выпитые в этой удушливой жаре, еще больше опьянили
их. Когда мужчины закрыли дверь и остались с Нана,Атласнаясочлаболее
скромным удалиться за портьеру; она прикорнула там на сундукеизлилась,
что ей приходится ждать, а г-жа Жюль стала ходить взад и вперед, не говоря
ни слова и ни на кого не глядя...
- Вы очаровательноспели"застольную",-заметилпринц.Завязался
разговор, состоявший из коротких фраз, прерываемых паузами. Нана не всегда
могла отвечать. Размазав пальцами кольд-крем по лицу ирукам,онастала
накладывать кончиком полотенца жирныебелила.Наминутуонаперестала
смотреться в зеркало, улыбнулась и окинула взглядом принца, не выпуская из
рук белил.
- Ваше высочество, вы балуете меня, - промолвила Нана.
Загримироваться было сложным делом, и маркиз де Шуар следил заНанас
благоговением и восхищением. Он тоже заговорил.
- Не может ли оркестр аккомпанировать вам под сурдинку? - сказал он.-
Он заглушает ваш голос, это непростительное преступление.
На этот раз Нана не обернулась. Она взяла заячью лапку и слегкаводила
ею по лицу; она делала это очень внимательно и так согнулась над туалетом,
что белая выпуклость панталон с торчащим кончиком сорочки далеко выступила
вперед. Но желая показать, что ее тронул комплимент старика,онасделала
движение, покачивая бедрами.
Наступило молчание. Г-жа Жюль заметила с правой сторонынапанталонах
дырку. Она сняла с груди булавку и минуты две возилась, ползая наколенях
вокруг ногиНана,амолодаяженщина,словнонезамечаяприсутствия
костюмерши, пудрила лицо, стараясь, чтобы пудра не попала на скулы.Когда
же принц сказал, что вздумайонаприехатьпетьвЛондон,всяАнглия
сбежалась бы ее слушать, Нана любезноулыбнуласьинамигобернулась,
утопая в облаке пудры; левая щека ее былаоченьбела.Затемонастала
очень серьезной - надобылоналожитьрумяна.Приблизивсновалицок
зеркалу,онасталанакладыватьпальцемподглазарумяна,осторожно
размазывая их до висков. Мужчины почтительно молчали. ГрафМюффаещене
раскрывал рта. Он невольно думал о своей молодости. Его детствопротекало
в чрезвычайно суровой обстановке. Позднее, когда ему было шестнадцатьлет
и он целовал каждый вечер свою мать, он дажевоснечувствовалледяной
холод этого поцелуя. Однажды мимоходом он заметил через неплотно прикрытую
дверь умывавшуюся служанку, и это было единственное волнующее воспоминание
от зрелости до самой женитьбы. Впоследствии он встретилсостороныжены
безусловное подчинение супружеским обязанностям, испытывая к ним сам нечто
вроде благочестивого отвращения. Он вырос и состарился, незнаярадостей
плоти,подчиняясьстрогимрелигиознымправилам,построивсвоюжизнь
согласно предписаниям церкви.
Он вырос и состарился, незнаярадостей
плоти,подчиняясьстрогимрелигиознымправилам,построивсвоюжизнь
согласно предписаниям церкви. Ивотеговнезапновтолкнуливуборную
актрисы, к голой продажной женщине. Человек, никогда не видевший, какего
жена надевает подвязки,оказалсясвидетелеминтимнейшихтайнженского
туалета; он очутился в комнате, где царил хаос от разбросанныхбаночеки
умывальных чашек, где носился сильный и в то же время сладкийзапах.Все
существо его возмущалось, соблазн, который вызывала в нем с некоторыхпор
Нана, пугал его. Он вспомнил дьявольские наваждения, которые наполняли его
детскуюфантазиювтовремя,когдаонпиталсякнигамидуховного
содержания. Он верил в дьявола. Нана, ее смех, ее грудь иширокиебедра,
эта женщина,насквозьпропитаннаяпороком,смутнопредставляласьему
воплощением дьявола. Но он дал себе обет быть твердым. Он сумеетзащитить
себя.
- Итак, решено, - говорил принц, удобно расположившись на диване, -вы
приедете в будущем году в Лондон, и мы окажем вамтакойчудесныйприем,
что вы никогда больше не вернетесь во Францию... Да,видители,дорогой
граф,увасздесьнедостаточноценяткрасивыхженщин.Мывсехих
переманим.
- Это его очень мало тронет,-язвительнозаметилмаркиздеШуар,
чувствовавшийсебясмелеевдружественнойкомпании.-Граф-сама
добродетель.
При слове "добродетель" Нана так страннопосмотреланамаркиза,что
Мюффа стало досадно. Этот порыв удивилирассердилегосамого.Почему
мысль о собственной добродетели так стесняет еговприсутствиикакой-то
продажной твари? Он готов был прибить ее. Но вотНана,протянуврукук
кисточке, нечаянно уронила ее; и, когда она нагнулась, граф тожебросился
поднимать кисточку, - ихдыханиесмешалось,распущенныеволосыВенеры
упали ему на руки. Ониспыталодновременноинаслаждениеиугрызение
совести, как католик, которогострахпередадомподстрекаетсовершить
грех. В этот момент за дверью послышался голос дядюшки Барильо:
- Сударыня, можно начинать? Публика волнуется.
- Сейчас, - спокойно ответила Нана.
Она обмакнула кисточку в банкусгримомдляглаз;потомосторожно
провела кисточкой между ресницами. Мюффа, стоя сзади, смотрел нанее.Он
видел в зеркале ее круглые плечи, ее грудь, окутанную розовойдымкой.И,
несмотря на все усилия, не мог отвернуться от еелицасочаровательными
ямочками, словно разомлевшего от вожделения; закрытый глазпридаваллицу
Нана вызывающее выражение. Когда она закрыла правый глаз и сталанаводить
кисточкой грим, Мюффа понял, что он принадлежит ей.
- Сударыня, - снова крикнул задыхающимся голосом сценариус,-публика
неистовствует, кончится тем, что переломают скамейки... Можно начинать?
- А ну вас! - проговорила,теряятерпение,Нана.-Начинайте,мне
наплевать!.