Онавидела,какг-жа
Брон передала письмо Симонны молодому человеку; тот прошел в вестибюльи,
прочитавприсветегазовогорожка:"Дорогой,сегодняневозможно,я
занята", удалился, - очевидно, он привык кподобнымотказам.Этотхоть
умеет себя вести! Не то что другие, которые сидят там на подранных стульях
г-жи Брон, в этом огромном стеклянном фонаре, где стоит невыносимая жара и
не очень-то хорошо пахнет. Видно, здорово тянет сюда мужчину.Клариссас
отвращением ушла; она прошла вдоль сцены и проворно вбежалаполестнице,
которая вела в уборные,натретийэтаж,рассказатьСимонне,чтоона
видела.
В сторонке за кулисами принц разговаривал с Нана. Он не отходил отнее
и не спускал с нее своих полузакрытых глаз.Нана,неглядянанегои
улыбаясь, утвердительно кивалаголовой.НовотграфМюффа,повинуясь
внезапномупорыву,охватившемувсеегосущество,бросилБорднава,
объяснявшего ему действие лебедок и цилиндров, и подошелксобеседникам,
чтобыпрерватьихразговор.Нанаподнялаголовуиулыбаласьего
высочеству. В то же время она внимательно прислушивалась, боясь пропустить
свой выход.
- Кажется, третий акт самый короткий,-сказалпринц,егостесняло
присутствие графа.
Нана не ответила; лицо ее сразу изменилось;онавсецелобылазанята
теперь делом. Быстрым движением плеч она сбросила с себя мех, подхваченный
стоявшей позади г-жой Жюль, и, обнаженная, поднесла обе рукикприческе,
чтобы поправить ее, перед тем как выйти на сцену.
- Тише! Тише! - шепнул Борднав.
Граф и принц остолбенели отудивления.Вмертвойтишинепослышался
глубокий вздох, отдаленный рокот голосов. Каждый вечер выход Нана в образе
обнаженнойбогинипроизводилодинаковоедействие.Мюффазахотелось
посмотреть на сцену, он приблизил глаз к дырке в декорации. По тусторону
ослепительногокругарампынаходилсятемныйзал,словноокутанный
рыжеватой дымкой; и на этом неопределенном фоне, где смутно бледнелиряды
лиц, выделялась белая, как бы выросшая фигура Нана, закрывая собой ложи от
балкона вплоть до райка. Онвиделееспину,еекрутыебедра,широко
раскинутые руки, а внизу,вбудке,усамыхееногвиднелась,точно
срезанная, голова суфлера, старческая голова бедняка с честным лицом.
При некоторых фразах выходной арии Нана трепетпробегалпоеетелу,
начиная от ушей, спускаясь по стану и исчезал в складкахволочившейсяпо
полу туники. Когда среди бури аплодисментов замерла последняянота,Нана
поклонилась; газ ее туники развевался, волосы, сбегая посогнутойспине,
покрыли бедра. Когда она стала отходить, нагнувшись, пятясь задом какраз
к той дыре, через которую смотрел граф, он выпрямился, весь бледный. Сцена
исчезла,онвиделлишьоборотнуюсторонудекораций,беспорядочно
заклеенных старыми афишами. Весь Олимп присоединился теперь к дремавшей на
возвышении, среди рассыпанных на земле огоньков газа, г-жеДруар.
Актеры
ждали окончания акта; Боск и Фонтан уселись на пол, уткнувшись подбородком
в колени; Прюльер потягивался и зевал перед выходом; у всех был кислый вид
и покрасневшие глаза: все спешилиотдохнуть.ТутФошри,слонявшийсяс
левой стороны кулис, с тех пор какБорднавзапретилемупоявлятьсяна
правой, подошел кграфуипредложилпоказатьемуактерскиеуборные;
кстати, он сам хотел немного успокоится. Мюффа, все большеслабея,теряя
остатки воли, пошел за журналистом, предварительно поискав глазами маркиза
де Шуар, но тот куда-то скрылся. Покидая кулисы,гдебылослышнопение
Нана, граф испытал одновременно облегчение и какое-то беспокойство.
Фошри пошел вперед по лестнице с деревянными перегородками на второми
третьем этажах. Графу Мюффа приходилось видеть во времяблаготворительных
обходов точно такие же лестницы -голые,ветхие,выкрашенныевжелтый
цвет, со стертыми под ногами ступеньками и с железными перилами. На каждую
площадку выходило низенькое, в уровень с полом, окошко, вродеквадратного
слухового окна. Ввинченные встенуфонарисгоревшимиогонькамигаза
бросалияркийсветнаэтунищенскуюобстановкуираспространяли
невыносимую жару, которая поднималась вверх и сгущалась под узкой спиралью
этажей.
Подойдя коснованиюлестницы,графсновапочувствовалназатылке
горячее дуновение, струю женского аромата, вырвавшуюся из уборных вместе с
потоками света и шумом. Теперь на каждой ступеньке его вое больше и больше
разжигали и дурманили мускусный запах пудры и острый запах туалетной воды.
На втором этаже было два длинных коридора, делавших крутойповорот;сюда
выходили двери, выкрашенные в желтый свет, с большими белыми цифрами.Это
напоминалокоридорывсомнительныхмеблированныхкомнатах;отстающие
квадраты паркета образовали бугорки, да и весь дом осел от старости.Граф
решился заглянуть в приоткрытую дверьиувиделоченьгрязнуюкаморку,
похожую на дрянную парикмахерскую в предместье. Вся меблировка ее состояла
из двух стульев, зеркалаиполочкисящиком,почерневшейотгрязных
гребенок. Какой-то верзила, весь потный, менял белье; отплечеговалил
пар. А рядом в такой же точно каморке, женщина, собираясь уйти, натягивала
перчатки; ее волосы развились и были мокры, словно она только чтоприняла
ванну. Фошри окликнул графа и, когдатотподнялсянатретийэтаж,из
правого коридорадонеслосьяростноеругательство.Матильда,ничтожная
актриска, игравшая мелкие роли, только что разбила свой умывальный таз,и
мыльная вода потекла на лестницу.Сшумомзахлопнуласьдверькакой-то
уборной. Две женщины в корсетах быстро пробежали мимо; третья, придерживая
зубами кончик сорочки, показалась было в дверях, но тут же скрылась. Потом
послышался смех, спор, начатая и вдруг оборвавшаяся песня. Вдоль коридора,
в щели, виднелось голое тело, сверкалабелизнакожи,белья;двеочень
веселые девицы показывалидругдругусвоиродинки;одна,совсемеще
молоденькая, почти ребенок, подняла юбку выше колен и зашивалапанталоны;
костюмершипривидеобоихмужчинприличиярадислегказадергивали
занавески.