Поднялась возня.Нананепременнохотела,чтобыкаминзатопиливее
спальне; там им будет лучше. Зоя нисколько не удивиласьпривидеЖоржа;
она привыклаковсякимвстречам.Носадовник,принесшийдрова,был
поражен, увидев молодого человека, с которого струиласьвода;онбылк
томужесовершенноуверен,чтонеоткрывалемукалитки.Садовника
отослали, в нем больше не нуждались. Комнату освещала лампа, в камине ярко
горел огонь.
- Да он так ни за что не просохнет, он простудится,-говорилаНана,
видя, что Жорж дрожит. - И ни каких мужских брюк!-Онаужесобиралась
позвать обратносадовника,итутунеевдругмелькнуламысль.Зоя
распаковывала в туалетной вещи и принесла хозяйкесменубелья:сорочку,
юбки, пеньюар.
- Вот и отлично! - воскликнула Нана. - Зизи может все это надеть. А? Ты
не брезгуешь?.. Когда твое платье высохнет, тыпереоденешьсяипоскорей
уйдешь, чтобы тебе не досталось от твоей мамы... поторопись, я тоже сейчас
переоденусь.
Когда, десять минут спустя,онавернуласьвкапоте,товсплеснула
руками от восхищения.
Ах, дусик, какой он хорошенький! Настоящая маленькая женщина!
Он просто надел широкую ночную рубашку с прошивками, вышитыепанталоны
и длинный батистовый пеньюар, отделанныйкружевом.Сголымируками,с
рыжеватыми, еще влажными, ниспадавшими на шеюволосами,белокурыйюноша
был похож в этом наряде на девушку.
- Он такой же стройный, как я! - сказала Нана, обнимая его за талию.-
Зоя, иди-ка, посмотри, как ему к лицу... А? Точнонанегосшито.Кроме
лифа... он слишком широк ему... БедненькийЗизи,унегоздесьнетак
много, как у меня...
- Ну понятно, у меня немножко тутнехватает,-говорил,улыбаясь,
Жорж.
Всем троим стало весело.Нанаприняласьзастегиватьпеньюарсверху
донизу, чтобы придать юноше приличный вид. Онавертелаего,каккуклу,
давала ему шлепки, оттопыривала сзади юбку и спрашивала,хорошолиему,
тепло ли ему? Еще бы! Конечно, хорошо! Ничто такнегреет,какженская
сорочка; если бы он мог, он бы всегда ее носил.Онзаворачивалсявэти
одежды, его радовала тонкость ткани, это широкое одеяние, такое ароматное;
он ощущал в нем живительное тепло, словно исходившее от Нана.
Зоя отнесла мокрое платье на кухню, чтобы оно как можно скорее просохло
у огня. Жорж, полулежа в кресле, решился сделать маленькое признание.
- Послушай-ка, ты не собираешься ужинать?.. Я умираю отголода.Яне
обедал.
Нана рассердилась. Вот дурень, удрал от мамаши напустойжелудок,да
ещепопалвямусводой!Носамаонатожесильнопроголодалась.
Разумеется, надо поесть! Только придется удовлетворитьсячемпопало.И,
придвинув к камину круглый столик, они съели презабавный импровизированный
обед. Зоя побежала к садовнику, который приготовил суп с капустойнатот
случай, если хозяйка не пообедает перед приездом в Орлеане; хозяйка забыла
распорядиться в письме, что готовить.
К счастью, в погребе было достаточно
запасов. Итак, им подали суп с капустой и куском сала. Затем Нана порылась
в своем саквояже и нашла там сверткипровизии,засунутыееюнавсякий
случай:паштетизгусинойпеченки,мешочекконфет,апельсины.Оба
набросились на еду и ели с волчьим аппетитом, как едят в двадцать лет,не
стесняясь, по-товарищески. Нана называла Жоржа: "Дорогая моя"; она решила,
что так гораздо проще и нежнее. Чтобы не беспокоить Зою,онипоочереди
ели из одной ложечки варенье, которое нашли в каком-то шкафу.
- Ах, дорогая моя, - сказала Нана, отставляя столик, - я уже лет десять
так хорошо не обедала.
Однако становилось поздно, и онахотелапоскорееотправитьмальчика
домой, во избежаниенеприятностей.Ноонутверждал,чтоещеуспеет.
Впрочем, платье его плохо просыхало; Зоя говорила, что нужно подождатьпо
меньшей мере еще с час; она засыпала на ходу, утомленнаяпутешествием,и
ее отправили спать. Тогда Нана и Жорж осталисьоднивмолчаливомдоме.
Вечер прошел оченьприятно.Вкаминетлелиугли.Вбольшойголубой
комнате, где Зоя, перед тем, как подняться ксебе,приготовилапостель,
было немного душно. Нана стало жарко; она поднялась, отвориланаминутку
окно и воскликнула:
- Боже, как красиво!.. Посмотри, дорогая!
Жорж подошел; подоконник показался ему слишком узким, он взялНаназа
талию и положил голову к ней на плечо. Погодавнезапноизменилась,небо
прояснилось, полная луназаливалаокрестностьзолотистымилучами.Все
вокруг было объято глубокой тишиной, долина словноширилась,переходяв
беспредельнуюравнину,гдедеревьяказалисьтенистымиостровкамив
неподвижном озере света. Нанарастрогалась;ейпредставилось,чтоона
опятьсталаребенком.Несомненно,онамечталаоподобныхночахв
какой-нибудь период своей жизни, теперь уже позабытый. Все, чтослучилось
с ней после того, как она вышла из вагона, - иэтаогромнаяравнина,и
сильно пахнущие травы, и дом, и овощи - все это так взбудоражило ее, будто
она уже лет двадцать как покинула Париж. Ее вчерашняя жизнь отошла далеко.
У нее были ощущения, о которых она и неподозревала.Жоржпокрывалшею
Нана нежными поцелуями,иотэтогоонаещебольшеволновалась.Она
неуверенной рукой отталкивала Жоржа, как ребенка, который утомляетсвоими
ласками, и повторяла, что ему порауходить.Оннеотрицалэтого:сию
минуту, сейчас он уйдет.
Вдруг запела птичка и сразу замолкла. Это была малиновка,притаившаяся
в кустах бузины, под окном.
- Подожди, - шепнул Жорж, - она боится лампы; сейчас я погашу свет.
И, снова обняв Нана за талию, прибавил:
- Через минутку мы опять зажжем.
Юноша прижался кмолодойженщине,аона,слушаямалиновку,вдруг
вспомнила. Да, все это она слышала в романсах. Когда-то она отдала бы душу
за то, чтобы, как сейчас, светила луна и пели малиновки, чтобыоколонее
был муженек, преисполненныйлюбвикней.