Тогда, совершенноспокойно,онасделаладвижение,
обрисовавшее под тонкой туникой еепышныеформы,и,перегнувшисьвсем
станом, запрокинув голову, протянула руки.Раздалисьаплодисменты.Нана
повернулась спиной и пошла, показывая затылок с рыжими волосами,похожими
на золотое руно. Это вызвало целую бурю аплодисментов.
Конец акта публика приняла холодно. Вулкан собирался поколотить Венеру.
Богидержалисоветирешилиспуститьсяназемлю,ибопрежде,чем
удовлетворить просьбу обманутых мужей, следовало произвести дознание.Тут
Диана,подслушавнежныеслова,которымиобменялисьМарсиВенера,
поклялась не спускать с них глаз во время путешествия на землю. В одной из
сцен Амур - эту роль исполняла двенадцатилетняя девочка - плаксиво отвечал
на все вопросы: "Да, маменька... Нет, маменька..." -иковырялвносу.
Тогда Юпитер поступил с ним по всейстрогости,точносердитыйучитель,
заперев Амура в карцер и заставивегодвадцатьразпроспрягатьглагол
"любить". Финал понравился больше - хор, блестяще исполненный всей труппой
и оркестром. Но когда занавес опустился, клака тщетно подстрекалапублику
вызвать актеров, - все встали и направились к выходу.
Зрители, стиснутые между рядами кресел, топчась наместеитолкаясь,
обменивались впечатлениями. И всюду слышалось одно и тоже:
- Чушь!
Один из критиков заметил, чтоследовалобысделатьпобольшекупюр.
Впрочем, пьесой занимались мало, толковали главным образом оНана.Фошри
Ла Фалуаз вышли в числе первых и встретили в коридоре партераШтейнерас
Миньоном. Здесь горели газовые рожки, и в этом помещении, тесном иузком,
как штольня рудника, можно было задохнуться от жары. Они постояли с минуту
около лестницы справа отрампы,защищенныеповоротомперил.Мимоних
спускались завсегдатаи дешевых мест, беспрерывно стуча тяжелыми башмаками;
затем прошествовала целая вереница фраков, и билетерша всяческистаралась
загородить стул, на который онасвалилаверхнееплатье,чтобыегоне
опрокинули.
- Да ведь я ее знаю! - воскликнул Штейнер, увидев Фошри.-Яуверен,
что где-то видел ее... Кажется,в"Казино";онабылатакпьяна,что
пришлось ее оттуда вывести.
- А я хоть не могуутверждатьнаверняка,но,конечно,встречалее
где-то, как и вы, - отвечал журналист. Затем, засмеявшись,онвполголоса
добавил:
- Быть может, у Триконши.
- Черт знает что! В грязном притоне! - в негодовании воскликнул Миньон.
- Ну, разве не омерзительно, что публика такпринимаетпервуювстречную
шлюху! Скоро в театре не останется ни одной порядочной женщины... Кончится
тем, что я не позволю Розе играть.
Фошри не сдержал улыбку.
На лестнице не прекращался стук тяжелыхбашмаков;какой-тонизенький
человечек в картузе проговорил, растягивая слова:
- Н-да!.. Недурна толстушка! Вот это лакомый кусочек.
Вкоридореспорилидвамолодыхщеголясзавитымиволосами,в
безукоризненных воротничкахсотогнутымиуголками.
Одинтвердилодно
слово, никак не пытаясь его объяснить:
- Отвратительно! Отвратительно!
А другой, тоже неутруждаясебяникакимидоказательствами,отвечал
также односложно:
- Поразительно! Поразительно!
Ла Фалуаз отозвался оНанаодобрительно;единственнаяоговорка,на
которую он отважился, - это то, чтоонастанетещелучше,еслибудет
совершенствовать свой голос. Тогда Штейнер, который перестал былослушать
своих собеседников, вдруг встрепенулся,словноочнувшись.Чтож,надо
выждать, в следующих актах дело, возможно, примет другойоборот.Публика
отнеслась кпостановкеснисходительно,нопока,конечно,ееещене
покорили. Миньон уверял, что спектакль будет доведендоконца,икогда
Фошри и Ла Фалуаз отошли, решив подняться в фойе,онвзялШтейнерапод
руку и, прижавшись к его плечу, шепнул на ухо:
- Увидите, дорогой мой, какой костюм умоейженывовторомакте...
Прямо сказать - игривый!..
Наверху, в фойе, ярко горели три хрустальные люстры. Фошри и ЛаФалуаз
с минуту колебались; сквозь стеклянную дверь виднелоськолыхающеесяморе
голов, которое двумя нескончаемыми потоками перекатывалось из одного конца
галереи в другой. Однако кузены вошли. В проходе, расположившись группами,
громко разговаривали и жестикулировали мужчины, упорно не уступаядороги,
несмотря на толчки проходящих; остальные ходили в ряд, стуча наповоротах
каблуками понатертомупаркету.Справаислева,междуколоннамииз
пестрого мрамора, наобитыхкраснымбархатомскамьяхсиделиженщины,
устало, словно изнемогая от жары, они смотрели на людской поток; а за ними
в высоких зеркалах отражались их шиньоны. В глубинефойепередбуфетной
стойкой толстопузый мужчина потягивал из стакана сироп.
Фошри вышел на балкон подышать свежим воздухом. Ла Фалуаз,изучиввсе
фотографии актрис в рамках, чередовавшиеся с зеркалами в простенкахмежду
колонн, в конце концов последовал закузеном.Светнафронтонетеатра
только что погасили. На балконе было темно и совсем прохладно; имсначала
показалось, что там пусто. Но какой-то молодой человек, окутанныймраком,
одиноко курил, облокотившисьсправанакаменнуюбалюстраду,иогонек
сигареты рдел в темноте. Фошри узнал Дагнэ. Они обменялись рукопожатием.
- Что вы здесь делаете, дружище? - спросил журналист.-Прячетесьпо
углам? А ведь обычно в дни премьер вы из партера не выходите!
- Я курю, как видите, - ответил Дагнэ.
Тогда Фошри спросил, желая его смутить:
- Ну-с, какого вы мнения о дебютантке? В публике онейотзываютсяне
слишком одобрительно.
- Ну-да, - проворчал Дагнэ, - мужчины, которым она отказывала!
Этим и ограничилось его суждение о Нана.ЛаФалуазперегнулсячерез
перила и стал смотреть на бульвар. Напротив ярко светилисьокнаотеляи
клуба, а на тротуаре чернела людская масса, расположившаясязастоликами
"Мадрид". Несмотря напозднийчас,былооченьлюдно:народдвигался
медленно,изпассажаЖуфруалилсянепрерывныйчеловеческийпоток;
пешеходам приходилось ждать несколько минут, чтобы перейти улицу, -такой
длинной была вереница экипажей.