- Раненому ухода не требуется.
-Она посмотрела на Степкино лицо и пробасила: - Дьявольщина! На выходном отверстии уже соединительная ткань.
Для нас это была китайская грамота. Сур спросил:
-Доктор, вы не ошибались, когда установили… Гм…
-Смерть? Голубчик, это входит в мой круг специфических навыков. - Она язвительно ухмыльнулась. - Но предположим, я ошибалась. Бывает. А вот чего не бывает: за сорок минут, прошедших от одного осмотра до другого, свежая рана приобрела вид заживающей, трехдневной давности. Поняли?
-Нет, - сказал Сурен Давидович.
-Признаюсь, и для меня сие непонятно. Да, вот еще, посмотрите…
Мы придвинули головы. На клочке марли докторша держала овальный кусочек такого же материала, из которого был сделан бластер. Серый с зеленым отливом или зеленый с серым - он все время менялся и был похож на травяного слизняка.
-Это было прикреплено к твердому небу раненого, вдоль.
-Как прикреплено? Боже мой… - простонал Сур.
-На присоске. У вас найдется коробочка?
Степка нырнул под стол, выудил пустую коробочку из-под мелкокалиберных патронов. «Слизняк», положенный на дно, сразу прихватился к нему - прилип.
-Оп-ля! - сказала Анна Егоровна. - Класть в вату не требуется. Прячь в карман, Алеша. Через пять минут я подгоню машину.
Я спрятал «слизняк» в карман. Докторша пожала руку Сурену Давидовичу:
-Ну, держитесь. Учтите, спустя полчаса он может и подняться. Честь имею…
-Какая женщина! - потрясенно сказал Сур. - Гвардейцы, вы познакомились с русской Жанной д'Арк!
В этот момент на меня накатило. Если с вами не случается, так вы и не поймете, как накатывает страх в самое неподходящее и неожиданное время. До пятидесяти пяти минут двенадцатого я не боялся, а тут меня затошнило даже. Мы со Степаном привыкли всегда быть вместе. И вдруг - уезжать. Я сказал:
-Не поеду никуда.
-Вот еще какой! - сказал Степка.
-Почему я должен ехать? Я останусь с Суреном Давидовичем!
-Ты лучше расскажешь, у тебя язык хорошо подвешен, - уговаривал Сур.
-У всех подвешен! - отругивался я. - Не поеду!
-Боевой приказ, - сказал Сур. - Выполняй без рассуждений.
Я вздрогнул. У моей ноги заговорил очень тихий, очень отчетливый голосок:
«Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику"“.
Пауза. Потом снова:
«Пятиугольник двести! Вернись к „посреднику"“.
Степка зашипел:
-Рация. Понял? Федька с поляны докладывал. Понял? Опять геометрия - пятиугольники!
Я выудил эту штуку из кармана. Она пищала:
«Пятиугольник двести, отвечай».
И сейчас же на полтона ниже:
«Пятиугольник, говорит Угол третий. Я иду к тебе».
-Киселев, - с тоской произнес Сур. - Ну ладно, Киселев…
Его обмякшая фигура вдруг распрямилась. Он выдернул из шкафа боевой пистолет «Макарова», сунул за пазуху, запер шкаф, оттиснул печать на дверце, ключи бросил Степке, выхватил у меня «слизняк» и переложил его в железную коробочку из-под печати, сунул ее в мой нагрудный карманчик и рявкнул еще неслыханным нами голосом:
-Алексей! Бегом! Перехвати доктора у гаража, сюда не возвращаться! Степан! Наблюдать снаружи, не вязаться! Марш!
Он, задыхаясь, протащил нас по коридору, выкинул наружу и захлопнул дверь.
У меня в руках был бластер в чехле для чертежей.
Я «инфекционный больной»
-Ну, выполняй приказ! - выговорил Степка, сильно морща нос и губы. - Выполняй!
-А ты?
Он выругался и побежал. Шагах в двадцати он обернулся, крикнул: «Иди!»
-и побежал дальше, Я понял, куда он бежит, - к пустой голубятне, посреди двора. Я, кажется, заревел. К гаражам явился с мокрой физиономией - это я помню. Из третьего или четвертого кирпичного гаражика выползал серый «Москвич», мирно попыхивая мотором. Анна Егоровна, как была, в халате, сидела за рулем. Она открыла правую заднюю дверцу, и я влез в машину.
-Вытри лицо, - сказала докторша.
Я полез в карман за платком.
-Погоди, Алеша. Знаешь, не вытирай. Так будет лучше.
Я не понял ее. Тогда она объяснила:
-Видишь, я в халате? Везу тебя в районную больницу. У тебя сильно болит под ложечкой и вот здесь, запомни. Ложись на заднем сиденье, мое пальто подложи под голову… Погоди! Это спрячь под мое сиденье.
Я положил бластер под сиденье и лег. Наверно, у меня был подходящий вид для больного - докторша одобрительно кивнула.
-Больше ничего не произошло, Алеша?
-Произошло. Киселев идет к Рубченко на выручку.
-Ты видел его?
-Нет. Маленькая штука заговорила…
-Понятно, - перебила Анна Егоровна. - Держись.
Мы поехали. От гаражей сразу налево, пробираясь по западной окраине, в обход города. Так было немного ближе, и дорога ничуть не хуже, чем мостовая на улице Ленина, и все-таки я знал: мы нарочно объезжаем город.
«Лежи, друг, лежи», - приговаривала Анна Егоровна. За последним домом она поехала напрямик, по едва просохшей строительной дороге, чтобы миновать пригородный участок шоссе. Потом сказала:
«Садись».
Я сел и посмотрел в заднее окно. Город был уже далеко. Окна домов не различались, крошечные дымки висели над красным кубиком молокозавода.
-В сумке еда, - сказала докторша, не оборачиваясь. - Поешь.
-Не хочется, спасибо.
-Откуси первый кусок - захочется.
Я послушался, но без толку. Еле прожевал бутерброд, закрыл сумку. И трясло здорово - она так гнала машину, что ветер грохотал по крыше.
-А гараж вы нарочно оставили открытым? - спросил я.
-А наплевать! Ты смотри, чтобы твой властер не шарахнул из-под сиденья.
-Нет, Сур его хорошо запаковал. Маленькую штуку тоже - в стальную коробочку.
-Чтобы не разговаривала? Догадлив твой Сур… Как его звать по-настоящему?
Я сказал.
-Армяне - хороший народ… Но подумай - никого не обгоняем, уже восемь километров проехали!
Я возразил, что обгоняли многих. Анна Егоровна объяснила, что все эти грузовики идут по окрестным деревням, а в райцентр или на железную дорогу никто не едет. Откуда она знает? Водительский глаз. Она тридцать лет ездит, с войны.
Так мы разговаривали, и вдруг она сказала:
-Ложись и закрой глаза. Дыши ртом, глаза не открывай. Приехали, кажется…
-Глаза для чего?
-Для больного вида.