Поэтому все мужчины по достижении совершеннолетия покидают Дом, и обычно планету тоже, чтобы не вносить раскол в упорядоченную жизнь Дома.
– Судя по вашим словам, они, наверное, скучают по жизни в родимом стаде.
– Отчаянно.
– Они когда‑нибудь возвращаются?
– Только для размножения, или чтоб получить дальнейшие наставления Дома, – я посмотрел прямо в глаза Хиту. – Путешествуя по галактике, подвергаешься стольким разлагающим влияниям, что время от времени надо возвращаться домой и очищаться в нравственных императивах бъйорннов.
Слушая меня, Хит, похоже, забавлялся.
– По‑моему, меня только что оскорбили.
– Если так, нижайше приношу извинения.
– Снисходительно принимаю. Не хотите ли вернуться к разговору об Аберкромби и его коллекции?
– Из этических соображений – не могу.
– Этика может быть такой занудной! – ехидно заметил он. – Наверное, для бъйорнна особенно.
– Я вырос в очень гармоничном и добропорядочном обществе, – ответил я. – Несомненно, мой рассказ был недостаточно точным.
– Вряд ли. У меня создалось определенное впечатление, что оно подавляет некоторые проявления личной инициативы.
– Личность – ничто. Дом – все.
– Вы действительно верите этой чепухе? – спросил он.
– Абсолютно.
– Ну, через пару недель со мной у вас появится более практический взгляд на вещи.
– Мы не пробудем вместе так долго.
– Еще как пробудем, – беспечно ответил он. – Вам надо посмотреть картину, потом вы хотели встретиться с Маллаки. Это уже четыре или пять дней.
– Но вы сказали две недели, – уточнил я.
– Сказал.
– На что уйдет остальное время?
– О, я уверен, мы что‑нибудь придумаем, – доверительно произнес он, и почему‑то я понял, что услышу еще не один вопрос о Малькольме Аберкромби и его коллекции.
Глава 9
Наступил вечер, а я все еще не составил мнения о Валентине Хите. Он был человеком интересным, с ним было весело, он обращался ко мне вежливо и с уважением, но если ему верить (а я не видел причин сомневаться в его словах), он был совершенно аморальным преступником, который в настоящее время скрывает украденные произведения искусства, и без сомнения, вскорости продаст некоторые из них ничего не подозревающей Тай Чонг. Еще прежде, чем мы спустились на первый этаж отеля «Эксцельсиор», я решил задержаться в его обществе ровно столько, сколько понадобится на приобретение картины Маллаки, а затем как можно быстрее вернуться на Дальний Лондон.
– Мы наймем автомобиль, или вы предпочитаете какой‑нибудь местный общественный транспорт? – спросил я, когда мы подошли к парадной двери.
– Общественный транспорт? – переспросил он с насмешливой гримасой.
– Толкаться среди пролетариев, которые дышат вам в лицо чесноком и дымом? Прикусите язык, Леонардо.
– Тогда я остановлю машину, – сказал я, выходя наружу.
– Позвольте мне, – сказал он, сделав знак роскошной серебристой машине, стоявшей за полквартала от отеля.
Машина немедленно завелась и подкатила к двери.
– Моя краса и гордость, – сказал он, открывая передо мной дверцу. – Даже зажигалка на атомной энергии. Что вы о ней думаете?
– Очень просторно, – заметил я, взбираясь на необъятное заднее сиденье.
– Если захочется пить, есть встроенный бар, – сказал он, присоединяясь ко мне и нажимая кнопку.
Между нами вырос шкафчик с напитками.
– Нет, спасибо.
– А еще видео с октафоническим звуком, – продолжал он.
– Как интересно.
Он нажал еще одну кнопку, и я чуть не взвизгнул, потому что все сиденье начало вибрировать.
– Чтобы не отсидеть себе все на свете, когда слишком долго удираешь от полиции, – пояснил он.
Потом он постучал в светонепроницаемое стекло, отделявшее нас от переднего сиденья, и водитель‑моллютеец опустил заслон.
– Да, мистер Хит? – произнес он через блок‑транслятор, который перевел его речь на чистейший земной.
– В подземный пентхауз, Джеймс, – приказал Хит.
– Слушаюсь, мистер Хит, – ответил моллютеец, снова закрываясь стеклом.
– Что такое подземный пентхауз? – спросил я.
– Квартира под землей, – усмехнулся Хит.
– Я заметил, что вы называете водителя Джеймсом, – сказал я. – Не думал, что у моллютейцев бывают человеческие имена.
– Не бывает. Но его настоящее имя я вовсе не могу выговорить, так что зову его Джеймсом.
Он помолчал и добавил:
– Если я правильно помню, его предшественника звали Оскар.
– Очень приятно узнать, что вы охотно нанимаете не‑землян.
– По‑моему, я уже говорил, что на Шарлемане их нельзя использовать в качестве свидетелей, – ответил Хит и опять сделал паузу. – Кроме того, им можно платить меньше, чем людям, а я постоянно пытаюсь сократить расходы – правда, без особого успеха. Мое воспитание не позволяет мне довольствоваться вторым сортом, но увы, никто не подумал научить меня, как обеспечить себе первый. Моя профессиональная жизнь – сплошная цепь проб и ошибок.
– Очевидно, вы сделали не так уж много ошибок, – заметил я, – поскольку вы до сих пор на свободе.
– О, ошибок у меня хватало, – беспечно ответил он. – Но и у полиции тоже. Просто удивительно, как много времени требуется, чтобы понять, что при моем положении можно быть вором. Жульничество на бирже, махинации с правительственными контрактами, политический подкуп – такого можно ожидать от человека явно богатого и хорошо воспитанного, но вор в ночи?
По‑моему, это никогда не приходит им в голову.
– Тогда почему вам пришлось скрываться у меня в номере? – спросил я.
– Почти никогда, – внес он поправку. – Разумеется, к тому времени, как они меня поймают, Морита уже попадет к человеку, у которого еще меньше причин афишировать свое приобретение, чем у меня. А потом я получу официальное карантинное свидетельство, множество многословных извинений, и полиция очень нескоро заподозрит меня в следующей краже.
– Это, кажется, весьма удобно, – неодобрительно отозвался я.
– Не говоря уже о логике, – добавил он. – Подумайте, как глупо арестовывать обычного подонка‑неудачника за кражу драгоценного камня или редкой картины. У него же еле хватает средств на чистую рубашку, как же он может быть тем, за кем они охотятся? В то время, как мне только на самые необходимые расходы ежемесячно требуется свыше полумиллиона кредитов, и это без видимых источников дохода. Если бы полиция логично оценивала ситуацию, они посадили бы в тюрьму всех богатых бездельников, и держали бы, не выпуская под залог, пока виновный не признается.
– Очень интересная точка зрения, – признал я.
– И не безосновательная, – продолжал он. – Я совершенно не боюсь быть ограбленным, когда нахожусь среди представителей немытой массы; но среди равных себе я всегда вооружен до зубов.