– Ни одного бъйорнна до сих пор не арестовывали! Я навлеку позор на Дом Крстхъонн!
– Тогда прекратите заламывать руки, и идемте со мной.
– Но они узнают, что я здесь был, даже если мы сбежим!
– Ну и что? – сказал он. – Тай Чонг поручила вам проверить картину.
Она все объяснит полиции.
– Картина! – воскликнул я. – Нельзя уходить без картины. Она – цель моего приезда на Шарлемань.
– Ладно, – спокойно сказал он. – Берите картину. У нас еще есть минута или две, прежде чем полицейские пройдут через систему охраны и разберутся, каким лифтом спускаться.
Я бросился к картине и потащил ее к двери.
– А теперь – за мной, – приказал он.
Он вышел в коридор и быстро зашагал к служебному лифту. Мне пришлось перейти на шаркающий бег, чтобы не отставать от него, но двадцать секунд спустя мы уже поднимались в лифте мимо первого этажа.
– Куда мы идем? – спросил я.
– В другую квартиру, – объяснил он. – Будет не очень удобно протащить картину мимо полицейских, так что временно мы ее оставим там.
– А что мы будем делать потом?
– Не волнуйтесь так, Леонардо.
Мы вышли из лифта на шестом этаже, прошли в конец коридора и остановились у двери. Хит некоторое время ее осматривал, потом пошел мимо, к лестничной клетке.
– В чем дело?
– Полицейские в квартире.
– Как вы узнали?
– Когда я ухожу, то всегда вставляю в щель между дверью и стеной кусочек черной ленты, примерно в дюйм. Если дверь открывают, лента выпадает.
– А не могли ее вынуть уборщики?
– Хотите рискнуть? – спросил он.
– Нет, – признался я.
– И я не хочу.
– Что же нам делать, друг Валентин? – взмолился я, переходя на диалект Дружбы и Симпатии больше от страха, чем по разумной причине.
– Ну что ж, – сказал он. – Хотя я всегда восхищался видеогероями, которые прыгают по городским крышам, как коты, я сильно сомневаюсь, что смогу повторить их подвиги, а потому предлагаю положиться не на ловкость, а на сообразительность.
И он задумался.
– На крыше есть гелиопорт, но это слишком очевидно. И у черного хода наверняка поставили людей.
– Пожалуйста, скорее! – торопил его я.
– Непосредственной опасности нет, – ответил он. – Они просто решат, что меня нет в городе, и станут следить за входом в здание.
– Система охраны сообщит им, что вы здесь! – воскликнул я.
– А ведь сообщит, – кивнул он удивленно. – Я совсем о ней забыл.
Он повернулся ко мне с веселым выражением.
– Знаете, Леонардо, у вас задатки неординарного беглеца.
– Пожалуйста! – взмолился я.
– Значит, так. Вверх нельзя, вниз тоже. Думаю, лучший способ – брать наглостью. За мной.
Мы спустились на один пролет и вышли на пятый этаж.
– А теперь что? – нервно спросил я.
– А теперь мы спокойно выйдем через парадные двери, – ответил он.
– Будьте же серьезны!
– Я абсолютно серьезен.
– Но они знают, что я бъйорнн! – взвился я. – Они будут меня искать!
Он усмехнулся.
– Но они не знают, на что похожи бъйорнны. Если они видели одного из вас раньше, в чем я лично сомневаюсь, то искать будут зеленого в черный горошек. Поверьте, для них вы – просто еще один инопланетянин.
Открылась двери лифта. Хит подошел, заглянул в пустую кабину, но заходить не стал.
– Я так и знал, что вы шутите, – сказал я, почувствовав огромное облегчение.
– Вовсе нет, – ответил он. – Я просто жду заполненный лифт.
– Почему?
– Потому что тогда мы будем в группе, спускающейся с верхних этажей, а полицейские ищут двоих, поднимающихся из подвала.
– И вы надеетесь этим их провести? – недоверчиво спросил я.
В это время на нашем этаже остановился лифт с пассажирами, и у меня не осталось выбора, как только последовать за ним в кабину.
От ужаса мой цвет стал на несколько оттенков ярче, и когда мы вышли в холл, я почувствовал, что со своей картиной чудовищно бросаюсь в глаза.
Хит завел разговор с каким‑то пожилым джентльменом, и продолжал с ним беседовать, когда мы поравнялись с тремя полицейскими у входа. Он даже мило улыбнулся одному из них; к моему крайнему изумлению, полицейский кивнул в ответ и больше не обращал на нас внимания.
Выйдя из здания, группа разделилась, мы присоединились к четверым, которые свернули влево – в противоположную сторону от того места, где моллютеец ждал нас в автомобиле Хита, и движущаяся дорожка унесла нас из поля зрения полиции. Тогда Хит вынул из кармана маленький коммуникатор, дал сигнал моллютейцу, и через минуту его машина подкатила к нам.
– Отличная работа, Джеймс, – заметил Хит, когда мы сели в машину. – Отвези‑ка нас, наверное, в космопорт.
– А оттуда? – спросил я. Сердце в груди билось часто‑часто.
– Пройдет несколько часов, прежде чем полицейские поймут, как легко мы их провели, и вот тогда они очень обидятся. Я думаю, в этот печальный момент нам следует оказаться где‑нибудь подальше – а если так, то почему бы нам не отправиться на поиски Серджио Маллаки?
Он откинулся на сиденье и ухмыльнулся.
– Следующая остановка – Ад!
Глава 10
Первое, что я почувствовал – полное окоченение. Все онемело, суставы казались застывшими, даже пошевелить пальцем стоило немыслимых усилий воли.
Чувства возвращались постепенно, потом пришел голод: нестерпимый, неутолимый, всепоглощающий.
И наконец, свет. Он ударил по векам, и глаза заслезились, не успев открыться. Я попытался вытереть слезы со щек, но руки еще не сгибались и не слушались.
Вдруг в сознание ворвался голос издалека:
– С возвращением! Надеюсь, вы хорошо выспались?
Я попытался спросить, где я, но губы не подчинялись приказам мысли, и получилось что‑то совершенно невнятное.
– Старайтесь пока не говорить, – произнес голос, и я понял, что это Валентин Хит. – Вы все еще просыпаетесь. Через две‑три минуты с вами все будет в порядке.
Я с усилием открыл один глаз и попытался посмотреть на него, но зрачок был расширен до предела, и я не смог сфокусировать взгляд.
– Где я? – кое‑как пробормотал я, начиная приходить в себя.
– На борту моего корабля, – ответил Хит.
– А где корабль?
– Примерно в трех неделях пути от Шарлеманя, или в четырех часах от Ахерона. Все зависит от того, в какую сторону посмотреть.
Наконец я все‑таки смог дотянуться рукой до лица, стер слезы и осторожно потрогал голову.
– Что со мной произошло? – спросил я.
– Вы немножко вздремнули.
– Сколько?
– Около трех недель.
– Не понимаю.
– Через пару часов после старта с Шарлеманя я поместил вас в камеру глубокого сна, – ответил он. – У вас начинался эмоциональный паралич. Вы разражались тирадами о позоре и бесчестии и вообще орали до хрипоты.