Я не хочу обидеть мистера Аберкромби, но эта картина просто не стоит таких денег. Единственное, чем она может напоминать более достойную работу – это поразительное сходство объекта с изображением на голограмме с Байндера X, которая была продана около двух лет назад, за 150 тысяч кредитов.
Аберкромби развернулся в мою сторону.
– Говоря «объект», вы имеете в виду модель?
– Да, друг Малькольм.
– И вы видели эту модель раньше? – допытывался он.
– Не уверен, друг Малькольм, – ответил я. – Я заметил разительное подобие натуры на этой картине и на голограмме с Байндера X. Но я видел сходное изображение и на патагонской картине, а Патагония IV была покинута за 308 лет до рождения Килкуллена.
– Вам, наверное, все люди кажутся одинаковыми, – предположил Аберкромби, и мне показалось, что он напряженно следит за моей реакцией.
– Нет, друг Малькольм, – ответил я. – Я нахожу человеческие лица вполне различимыми. Иначе я не выбрал бы искусство скопления Альбион своей специальностью.
Он задержал на мне долгий взгляд. Я чувствовал его внутреннюю неприязнь, хотя не мог найти ей логическое объяснение. Наконец он обратился к Рейберну.
– Я хочу переговорить с вами, – сказал он. – Наедине.
– Почему бы нет? – откликнулся Рейберн и повернулся ко мне. – Не пойти ли вам к мадам Чонг, Леонардо? Я вернусь через пару минут.
– Хорошо, друг Гектор, – сказал я и вернулся в главную галерею, радуясь, что наконец избавился от малоприятного присутствия Аберкромби.
– А где Гектор? – поинтересовалась Тай Чонг, увидев меня одного.
– Беседует с мистером Аберкромби, у которого я, похоже, вызвал глубокую неприязнь, – объяснил я. – Но право, я ничем не оскорбил его, Достойная Леди.
– Уверена, что нет, – успокоила она меня. – И очень надеюсь, что вы не станете судить обо всех людях по сегодняшнему вечеру.
– Я вообще их не сужу, Госпожа, – ответил я.
– А стоило бы.
Она замолчала, рассеянно глядя, как уходит по умеренной цене маленький трехмерный космический пейзаж с Тамаалики II, и как продают раннего Камати, несколько дороже, чем я предполагал, ибо он не отличался изяществом линий. Затем вернулся Рейберн, с забавным выражением на лице.
– Ну? – потребовала объяснений Тай Чонг.
– Он только что сделал самое идиотское предложение из всех, которые мне приходилось слышать!
– Что именно? – спросила она.
– Сейчас, – ответил он и взглянул на меня. – Леонардо, я хочу знать правду, и немедленно: что вы думаете о Малькольме Аберкромби?
– Я думаю, что из‑за аукциона он, вероятно, находится в состоянии значительного нервного напряжения, друг Гектор.
– Бросьте, – фыркнул Рейберн. – Я же сказал – правду.
– Я думаю, что он – узколобый ксенофоб с совершенно недостаточным знанием современных цен на рынке искусств, – произнес я, почувствовав, как приобретаю Оттенок Абсолютной Честности.
– Это уже похоже на правду, – со смешком подтвердил Рейберн. – Он о вас думает еще хуже.
– К делу, Гектор, – раздраженно сказала Тай Чонг.
– Дело в следующем, мадам Чонг, – сказал Рейберн. – Малькольм Аберкромби только что предложил галерее Клейборн на выбор: набросок тушью раннего Сабаи либо пятьдесят тысяч кредитов.
– За что?
Рейберн довольно ухмыльнулся.
– За неделю работы Леонардо.
– Дело в следующем, мадам Чонг, – сказал Рейберн. – Малькольм Аберкромби только что предложил галерее Клейборн на выбор: набросок тушью раннего Сабаи либо пятьдесят тысяч кредитов.
– За что?
Рейберн довольно ухмыльнулся.
– За неделю работы Леонардо.
Глава 3
Я сидел один в кабинете Малькольма Аберкромби и чувствовал себя очень неловко.
Я прибыл почти на десять минут раньше назначенного времени и девять минут ждал на оживленной, шумной улице, рассматривая четкие очертания его огромного дома, математическую точность газонов, любуясь изяществом двух больших, красивых каменных фонтанов у западного и восточного крыльев здания.
Наконец, будучи уверен, что уже не принесу никаких хлопот, явившись раньше назначенного срока, я ступил на движущуюся дорожку, приготовился к тому, что она мгновенно доставит меня к парадным дверям и – ничего не произошло.
Меня охватило чувство нарастающей паники. Дом отстоял от улицы почти на пятьсот футов, а при моем физическом строении и довольно большой силе тяжести на Дальнем Лондоне я просто не мог преодолеть это расстояние за оставшуюся минуту. У меня было три дня, чтобы подготовиться к встрече, и все‑таки я опаздываю.
Мне не оставалось ничего другого, как пойти пешком, но не успел я сделать и шага, как механический голос спросил, куда меня доставить – к парадной двери, служебному входу или входу в крыло для гостей.
– К парадному входу, пожалуйста, – с чувством огромного облегчения произнес я.
– Прошу прощения, – ответил голос без всякого выражения. – Моя программа не позволяет мне транспортировать представителей нечеловеческих рас к парадной двери. Будьте добры сделать другой выбор.
– Мне назначил встречу мистер Аберкромби, – пояснил я. – Я еще не знаю, буду ли я принят в качестве гостя или слуги.
– Моя программа не позволяет мне транспортировать представителей нечеловеческих рас к входу в крыло для гостей. Вы хотите войти через служебный вход?
– Да, – ответил я. – И пожалуйста, поспешите. Мне надо быть там через тридцать секунд.
– Я запрограммирована на движение с одной скоростью. Пожалуйста, приготовьтесь, транспортировка начнется через 10 секунд.
Я вздохнул, расставил ноги поустойчивее, и дорожка медленно и плавно поползла к дому.
– Здесь сходить нельзя, – объявила она, когда мы миновали парадную дверь, и повторила свой запрет минуту спустя, когда мы огибали восточное крыло дома. Наконец дорожка остановилась у более скромной двери и попросила меня войти в дом.
Я вошел, и ко мне подкатился сверкающий, обтекаемый робот. Это был всего третий робот, увиденный мной на Дальнем Лондоне.
– Вы Леонардо? – спросил он.
– Да, – ответил я.
– Вас ждут. Следуйте за мной, пожалуйста.
Робот развернулся кругом и покатился по обшитому панелями коридору, затем остановился и подождал меня.
– Войдите в этот кабинет, – сказал он, открывая передо мной дверь.
– Мистер Аберкромби скоро присоединится к вам.
Я прошел в кабинет, настолько обрадованный тем, что мое опоздание прошло относительно незамеченным, что сначала почти не почувствовал инстинктивного беспокойства, охватившего меня, когда закрылась дверь и я остался совершенно один в замкнутом пространстве. Я принялся разглядывать все, что меня окружало, и приготовился к немедленному появлению Малькольма Аберкромби.
Прошло сорок пять минут, и теперь я чувствовал себя очень одиноким и заброшенным.
Кабинет в точности подтверждал мое представление об этом человеке:
Холодный, богатый, надменный. Он был велик, даже слишком велик, с несколькими дверями и удивительно пустыми стенами – ни картин, ни голограмм.