Он был велик, даже слишком велик, с несколькими дверями и удивительно пустыми стенами – ни картин, ни голограмм. Против двери, в которую я вошел, стоял полированный письменный стол, но на нем, кроме пепельницы и не бывшего в употреблении письменного прибора, не было ничего: ни бумаг, ни компьютера – совершенно ничего. Стул за столом был высоким и узким; обойдя стол, я заметил на сидении стула подушечку. Вдоль одной стены стояли три кожаных стула с высокими спинками, дорогие, но неудобные. Между двумя из них на ониксовой подставке – небольшая хрустальная чаша альтаирской работы.
Окна за столом выходили в сад – акр зеленого лабиринта из тщательно подстриженных кустарников.
Чтобы постоянно не возвращаться мыслями к собственной изолированности, я еще раз обдумал, как же лучше заговорить с хозяином, когда он, наконец, явится. Он уже выразил некое недовольство диалектом Дружбы и Симпатии, а от Просительного диалекта я отказался сам, поскольку не я просил об этой встрече. Дело в том, что я не знал, кто я: гость, который заговорит на диалекте Почетных Гостей, или платный консультант, который прибегнет к диалекту Равных. И, конечно, была возможность того, что я окажусь всего лишь нанятым на неделю служащим, и тогда допустим диалект Наемных Работников, либо (если наш разговор будет касаться исключительно дел) Деловой диалект.
Я все еще бился над этой проблемой, когда дверь отворилась, вошел Малькольм Аберкромби и направился к своему столу. Цвет его одежды – коричневый с янтарным – прекрасно дополнял декор кабинета, во рту торчал массивный золотой мундштук с сладковато пахнущей сигаретой со Спики.
Он сел, последний раз затянулся, вынул сигарету из мундштука и смял ее в пепельнице. Потом откинулся на стуле, сложил руки на животе и принялся меня рассматривать. Я стоял совершенно неподвижно, стараясь произвести впечатление полного спокойствия.
– Леонардо, да? – произнес он наконец.
– Вы правы, Малькольм, – отозвался я.
Он нахмурился.
– Мистер Аберкромби.
Вот вам и диалект Равных. Я тут же перешел на диалект Наемных Работников.
– Как пожелаете, мистер Аберкромби. Уверяю, я не хотел вас обидеть.
– Я скажу, когда обижусь, – ответил он и снова посмотрел на меня. – Похоже, тебе неудобно стоять. Возьми стул, не торчи.
– Простите, не понял?
– Садитесь, – сказал он с недовольным видом. – Если только ваша раса не любит стоять. Мне все равно.
Я повернулся к трем кожаным стульям с высокими спинками, которые стояли у стены, и подошел к одному из них.
– Подвинуть стул к вашему столу, чтобы было удобнее беседовать? – предложил я.
– Оставьте, где стоит, – грубо оборвал он меня. – Если понадобится, будем говорить громче.
– Как пожелаете, – сказал я, осторожно усаживаясь на стул.
– Наверное, вам надо предложить выпить или еще чего‑нибудь? – сказал Аберкромби. – Вы вообще что‑нибудь пьете?
– Я уже принял дневную порцию воды, – ответил я. – А человеческие стимуляторы и одурманивающие не совместимы с моим обменом веществ.
– Ну и ладно, – он пожал плечами и снова стал меня рассматривать. – Знаете, вы первый инопланетянин, кого я допустил в этот дом.
– Для меня это большая честь, мистер Аберкромби, – сказал я, решив, что диалект Наемного работника – действительно самый подходящий, поскольку диалект Равных исключает ложь в общении.
– Кроме пары слуг, которые и работать толком не умели, – добавил он. – В конце концов пришлось дать им пинка под зад.
– Прискорбно слышать.
– Прискорбно слышать.
Он пожал плечами.
– Я сам виноват. Не надо было нанимать инопланетян.
– Но вы наняли меня, – подчеркнул я.
– Временно.
Минуту мы сидели молча. Он вставил новую сигарету в мундштук, закурил.
– А откуда у вас имя Леонардо? – спросил он неожиданно.
– Когда я был молод, то мечтал стать художником, – объяснил я. – Мне не хватало таланта, но я всегда носил с собой образцы своих работ, время от времени пополняя их. Вскоре после того, как я попал в Галерею Клейборн по программе обмена специалистами, я показал свои работы Гектору Рейберну. Там была интерпретация «Моны Лизы» да Винчи в твенистской манере, которая ему понравилась, и поскольку мое имя непроизносимо для людей, Гектор решил называть меня Леонардо.
– Дурацкое имя.
Диалект Наемного работника не позволил мне возразить своему нанимателю на заявление, сделанное таким убежденным тоном, так что я промолчал.
– Оно подходит бородатому мужику, заляпанному краской, – продолжал он, – а не полосатому чудищу с оранжевыми глазами и свороченным на сторону носом.
– Это существенная часть моего Узора, – объяснил я. – Дыхательное отверстие находится у меня между глаз. Возможно, с такого расстояния вам не видно.
– Оставим в покое расстояние, – сказал он. – Созерцание вашего носа для меня не есть первоочередная задача.
– Я останусь на месте, – уверил я его. – Не надо меня бояться.
– Бояться? – презрительно фыркнул он. – Черт, да я потерял счет убитым мной инопланетянам! Я был в битве на Канфоре IV, три года на Раболианской Войне. Может, мне и приходится терпеть отдельных наглых выродков, которые напяливают человеческую одежду, учат человеческий язык и вообще воображают себя людьми, но я не обязан любить вас и не собираюсь с вами обниматься. Знайте свое место, и мы отлично поладим.
Мое присутствие так явно не доставляло ему удовольствия, что мне стало еще интереснее, зачем же он требовал встречи, и я попробовал сформулировать свой вопрос настолько тонко и безобидно, насколько позволял диалект Работника. Он понял меня лишь с третьей попытки.
– У меня есть причины думать, что вы можете быть мне полезны, – ответил он.
– В каком качестве? – спросил я.
– Кто кого нанимает, вы или я? – сказал он раздраженно.
– Вы, мистер Аберкромби.
Он выпустил облачко дыма, наклонился вперед, оперся локтями на стол и устремил на меня пристальный взгляд.
– Как вы думаете, какое у меня состояние?
– Понятия не имею, – ответил я, удивленный таким вопросом.
– Почти 600 миллионов кредитов, – сказал он, внимательно глядя за моей реакцией. – Если вы сделаете свою работу, вы увидите, что я бываю щедрым даже к инопланетянам.
Он смотрел на меня, не мигая.
– Но я хочу, чтоб вы знали и другое: когда меня пытаются водить за нос, я самая злопамятная сволочь в мире. Если вы стащите у меня одну‑единственную пепельницу, я потрачу все 600 миллионов до последнего кредита, чтобы изловить вас. Понятно?
К счастью для нас обоих, я не воспользовался диалектом Равных, не то мой ответ глубоко бы его оскорбил, а возможная реакция стоила бы мне острых физических неудобств. Я просто сказал:
– Бъйорнны не крадут, мистер Аберкромби. Это противоречит гражданским и моральным законам.
– Война тоже противоречит, и все воюют, – сказал он. – Я сорок лет собирал свою коллекцию, и прежде чем вас к ней допустить, хочу знать о вас побольше.