Краткоипредостерегающегуделипароходы, что-то говоря
друг другу, а на берегулежаланаблюдающаятьмаивлекущая
пустыня.Никакогозвуканедоходило до города, только с гор
сквозило рокотание далекой быстрой реки.
Неиспытанноечувствополногоудовольствия,крепостии
необходимостисвоейжизни охватило Пухова. Он стоял, упершись
спиной в лебедку, и радовался этой таинственной ночнойкартине
-- как люди молча и тайком собирались на гибель.
В давнем детстве он удивлялся пасхальной заутрене, ощущая в
детскомсердценеизвестное и опасное чудо. Теперь Пухов снова
пережил эту простую радость, как будто он сталнуженидорог
всем,--иза это всех хотел незаметно поцеловать. Похоже было
на то, что всю жизнь Пухов злился и оскорбляллюдей,апотом
увидел,какиеонихорошие, и от этого стало стыдно, но чести
своей уже не воротишь.
Море покойно шуршало за бортом, храня неизвестныепредметы
всвоихнедрах. Но Пухов не глядел на море,-- он в первый раз
увидел настоящихлюдей.Всяпрочаяприродатакжеотнего
отдалилась и стала скучной.
Кчасуночипосадкаокончилась.Сберегараздалось
последнее приветствие от Реввоенсовета армии.Комиссарчто-то
рассеянно туда ответил, он был занят другим.
Раздаласьморскаярезкаякоманда,--исушьначала
отдаляться.
Десантные суда отчалили в Крым.
----
Через десять минутпоследняявидимостьберегарастаяла.
Пароходышливводеи в холодном мраке. Огни были потушены,
людей разместили в трюме,-- все сидели в темноте идухоте,но
никто не засыпал.
Приказанобылоне курить, чтобы случайно не зажечь судна.
Разговаривать тожезапретили,таккаккомандирикомиссар
старалисьпридать"Шане"безлюдныйвидмирноготоргового
парохода.
Судно шлотайком,глухоотсекаяпар.Где-тонедалеко,
затерянные в ночной гуще, ползли "Марс" и истребитель. Время от
временионидавалиосебе знать матросским длинным свистом.
"Шаня" им отвечала коротким густым гудком.
Судапродиралисьвсплошнойкашетьмы,напрягаясвои
небольшие машины.
Ночьпроходилатихо.Красноармейцам она казалась долгой,
какбудущаяжизнь.Возбуждениепонемногупроходило,а
длительнаятемнота постепенно напрягала душу тайной тревогой и
ожиданием внезапных смертельных событий.
Море насторожилось и совсем примолкло. Винтгребневидимо
что, какую-то тягучую влагу, и влага негромко мялась за бортом.
Неспешаистекало томительное время. Горы бледно и застенчиво
светились близким утром, но мореужебылонето.Спокойное
зеркало его, созданное для загляденья неба, в тихом исступлении
смешалоотраженныевидения.
Мелкие злобные волны изуродовали
тишину моря и терлись от своего множества в тесноте, раскачивая
водяные недра.
А вдали --воткрытомморе--ужешевелилисьгрузные
медленныегоры,рылипучиныи сами в них рушились. И оттуда
неслась по мелким гребням известковая пена, шипя, какядовитое
вещество.
Ветертверделигромилогромноепространство,погасая
где-то за сотни верст. Капли воды, выдернутые из моря,неслись
в трясущемся воздухе и били в лицо, как камешки.
Нагорах,наверно, уже гоготала буря, и море свирепело ей
навстречу
"Шаня" начала метаться по расшевелившемуся морю, каксухой
листик, и все ее некрепкое тело уныло поскрипывало.
Каменный,тяжелый норд-ост так раскачивал море, что "Шаня"
то ползла в пропасти, окруженная валами воды,товзлеталана
гору-- и оттуда видны были на миг чьи-то далекие страны, где,
казалось, стояла синяя тишина.
В воздухе чувствовалось тягостное раздражение, какое бывает
перед грозой.
Деньдавнонаступил,ноотнорд-остазахолодало,и
красноармейцы студились.
Родомизсухихстепей, они почти все лежали в желудочном
кошмаре; некоторые вылезли напалубуи,свесившись,блевали
густой желчью. Отблевавшись, они на минуту успокаивались, но их
сновараскачивало,сокивтеле перемешивались и бурлили как
попало, и красноармейцев опять тянуло на рвоту.Дажекомиссар
забеспокоилсяинеугомонноходилпо палубе, схватываясь при
качке за трубу или за стойку. Блевать его не тянуло,--онбыл
из моряков.
"Шаня"приближалась к самому опасному месту -- Керченскому
проливу, а буря никак не укрощалась, силясь выхватитьмореиз
его глубокой обители.
"Марс"иистребитель давно пропали в пучинах урагана и на
сигналы "Шани" перестали отвечать.
Командир "Шани" судном уже не управлял,-- кораблемправила
трепещущая стихия.
Пуховоткачки не страдал. Он объяснял машинисту, что это
изжога ему помогает, которой он давно болеет.
С машиной тоже справиться было трудно: всевремяменялась
нагрузка-- винт то зарывался в воду, то выскакивал на воздух.
От этого машина то визжала от скорости, трясясь всемиболтами,
то затихала от перегрузки.
--Мажь,мажьее,Фома,уснащивай ее погуще, а то враз
запорешь на таких оборотах!-- говорил машинист.
И Пухов обильно питал машину маслом, что он уважалделать,
и приговаривал:
-- А-а, стервозия, я ж тебя упокою! Я ж тебя угромощу!
Часа через полтора "Шаня" проскочила Керченский пролив.
Комиссарспустилсянаминутувмашинноеотделение
прикурить, так как у него взмокли спички.
-- Ну, как она?-- спросил его Пухов.
--Она-тоничего,даон-топлох!--пошутилкомиссар,
улыбаясь усталым, изработавшимся лицом.