)
Леди Троббинг имиссисБлекуотеротер, сестры-близнецы,чей портрет
кисти Милле был недавно продан на аукционе у Кристи за рекордно низкую цену,
сидели на палубнойскамейке тикового дерева, ели яблоки и пили то, что леди
Троббингсо старомодной игривостью называла "шипучкой", а миссисБлекуотер
именовала болееэксцентрично -- "шампань", произнося это слововнос,на
французский лад.
-- Посмотри, Китти, ведь это мистер Фрабник, тот, что на прошлой неделе
был премьер-министром.
-- Не может быть, Фанни, где?
-- А вон, чуть впереди тех двух мужчин в котелках рядом со священником.
-- Да, похоже на его фотографии. Какой у него странный вид!
-- В точности так выглядел покойный Троббинг... весь тот последний год.
-- ... Амы ведьне подозревали,покакто-тоненашел флаконы под
половицей в его гардеробной... а то мы все думали, что он просто пьет...
По-моему, в наши дни премьер-министры были маркой выше, ты не находишь?
-- Говорят, на мистера Фрабника имеет влияние только одна особа...
-- Из японского посольства...
-- Разумеется, милочка,только неговоритакгромко... Но серьезно,
Фанни, как ты думаешь, мистер Фрабник действительно такой?
-- Фигура у него для его возраста вполне хорошая.
--Да,но его возраст иэтот явно полнокровныйтип так часто бывают
обманчивы. Еще бокал? Не пожалеешь, когда мы отчалим.
-- А я думала, мы уже плывем.
--Чудачка ты, Фанни, такие уморительные вещиговоришь.И пьяненькие
старушки, давясь от беззвучного смеха,под ручку отправилисьвниз, всвою
каюту.
Из остальных пассажиров одни заткнули уши ватой,другиенадели темные
очки, а кое-кто ел сухари из бумажных пакетов-- говорят же, что индейцы едят
змеиное мясо,чтобыперехитритьврага.МиссисХуплихорадочно твердила
формулу, которойобучил ее в Нью-Йоркеодин йог. Немногочисленные "морские
волки",чей багаж пестрел ярлыками многихплаваний, расхаживали по палубе,
вызывающепопыхивая короткими вонючими трубкамииподбирая партнеровдля
партии в бридж.
Задвеминуты дотого,какпароход долженбылотойти, когдауже
раздавались вокругпервыепредупредительныесвистки ивозгласы, по трапу
поднялся молодой человек с чемоданом. Ничего примечательного в его внешности
не было.. Он выглядел вточноститак, каквыглядятподобные емумолодые
люди; свой чемодан, до противности тяжелый, он нес сам, потому что у него не
осталось ниодногофранка да и почти никакой другой валюты. Он прожилдва
месяца вПариже,где писал книгу,а теперь возвращался домой,потому что
сделал по почте предложение и получил согласие. Звали его Адам Фенвик-Саймз.
Отец Ротшильд приветливо ему улыбнулся.
-- Едва ли выменя помните,--сказал он.-- Мы познакомилисьпять лет
назад в Оксфорде, на завтраке у декана Баллиол-колледжа.
Мне будет интересно
прочестьвашукнигу,когдаонавыйдет,--сколькояпонимаю,это
автобиография?И разрешитемнеоднимизпервыхпоздравитьвас с вашей
помолвкой. Боюсь, выубедитесь,чтоваштесть несколькочудаковат...и
забывчив. Этой зимой он перенес сильный бронхит.Дом -сплошные сквозняки,
непомерно велик по нашим временам. Ну что ж, пойду к себе. На море волнение,
а яплохо переношу качку. Встретимся двенадцатого у ледиМетроленд, а если
посчастливится, то и раньше.
Адам не успел ничегоответить--иезуит уже исчез. Вдруг головаего
опять возникла рядом.
--Здесьнаходитсяодна весьмаопасная и неприятная женщина,некая
миссис Оранг.
Он опять скрылся из глаз, и почти тотчас же пароход заскользил прочь от
пристани, к выходу из порта.
Началась качка,тобортовая, тоносовая, а топароход,весь дрожа,
замирал на месте,надбездной чернойводы,после чегонизвергался,как
вагонетка наамериканскихгорах,в безветренную глубинуиснова взлетал
прямо в пасть курагану; то он прорывал себе путь, судорожно тыкаясь носом,
как терьер в кроличьей норе, то падал камнем, как лифт.Этот последнийего
трюк доставлял пассажирам больше всего мучений.
-- Ой,-- стонал Цвет Нашей Молодежи.-- Ой! Ой! Ой!
-- Точно изтебясбивают коктейль,-- сказалМайлз Злопрактис.-- Ну и
лицо у вас, деточка,-- оттенка нильской воды.
--Этоже заболеть можно,-- сказаламисс Рансибл и,что редко с ней
случалось, попала в точку.
Китти Блекуотер и леди Троббинг лежали одна над другой на своих койках,
содрогаясь от парика до пят.
-- Как ты думаешь, неужели это шампань...
-- Китти.
-- Да, милочка?
-- Китти, мне кажется... нет, я уверена, у меня есть где-то нюхательные
соли... Китти, я подумала, тебе тамближе... Амнеотсюдаслезать просто
небезопасно... как бы не сломать ногу...
-- А ты не боишься, что после шампань...
-- Но они мне нужны. Конечно, милочка, если это тебе з атруднительно...
-- Мне ничего не затруднительно, ты же знаешь. Но помнится, нет, я даже
совершенно ясно помню, что нюхательные соли ты не укладывала.
-- Ну, Китти, ну, пожалуйста... тебе же будет жалко, если я умру... Ой!
-- Ноя видела нюхательные соли натвоем туалетном столике ужепосле
того, как твои вещи снесли вниз. Помню, я еще подумала, надо захватить их, а
потом замешкалась с чаевыми, так что, понимаешь...
-- Я... их... сама уложила... Вместе со щетками... Китти, противная!
-- Как не стыдно, Фанни!
-- Ой! Ой! Ой!
Для отца Ротшильда все плавания были равны. Он размышлял о муках святых
угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах 1
и время от времени повторял про себя отрывки из покаянных псалмов.
Лидер оппозиции его величества лежал,погруженный в сладостныйтранс,
созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые
драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные
иласкающие; крохотныезолотыеножкисредицветов миндаля; раскрашенные
чашечки,полныезолотогочая;золотойголос,поющийзаширмойиз
раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки иглазаформой как
миндаль, а цветом как ночь.