Глаза его были почти
открыты и высохли настолько,чторегиновоевеществонемного
сморщилось от сухости.
-- Он мертвый! -- сказал старый врач.
-- Нетеще,--ответилСамбикини поцеловал ребенка в
увядшие губы. -- Он будет жить. Дайтеемунемногокислорода.
Пить не давать до утра.
ПовыходеизклиникиСамбикинвстретилтрясущуюся,
судорожную женщину -- мать ребенка. Ее не пускали по правилам и
за поздней ночью. Самбикин поклонился ей и велел пропуститьее
к сыну.
Загоралосьутро.Самбикинпосмотрелчереззаборна
соседний жакт, все пусто было, скрипачушелспать.Издвери
вышелчеловекскромнойнаружностисо сморщенной, изношенной
годамиитрудностьюженщиной.Спутникейубедительно
признавался в любви; Самбикин нечаянно заслушался его голоса --
вэтомголосезвучала темная грудная грусть и это делало его
трогательным, хотя человек говорил пошлость и глупость.
-- А война будет, тыбросишьменя,--робковозражала
женщина.
-- Я?Нет,нисколько!Япоследняякатегория,я
вневойсковик, почти ничто... Пойдемзасарайляжемполежим,
душа опять болит.
-- Ильтывкомнатенедолюбилменя?--счастливо
удивилась женщина.
-- Маленько -- нет, -- сказалвневойсковойлюбовник.--
Сердце еще болит, не остыло.
-- Ишь, хамлет какой! -- улыбнулась женщина. -- И здоровья
ему не жалко!
Онабылагордасейчас,что нравится и увлекает мужчин.
Вневойсковик сжался отутреннейпрохладывсвоемистертом,
усталомпальтоипоспешил под руку с женщиной, видимо, желая
как можно скорее отделаться от всего...
Самбикин шел по Москве. Ему странно и дажепечальнобыло
видетьпустыетрамвайныеостановки,безлюдные черные номера
маршрутов набелыхтаблицах,--онивместестрамвайными
мачтами,тротуарамииэлектрическимичасаминаплощади
тосковали по многолюдству.
Самбикин задумался,посвоемуобыкновению,наджизнью
вещества--надсамимсобой;он относился сам к себе как к
подопытному животному, как к части мира,доставшейсяемудля
исследования всего целого и неясного.
Ондумалвсегдаибеспрерывно,егодушасейчасже
заболевала, если Самбикин останавливался мыслить,ионснова
работалнадвоображениеммиравголове,радиего
преобразования. Ночью ему снились его разрушенные мысли,аон
тщетношевелилсявпостели,силясьвспомнитьихдневной
порядок, затем мучился и просыпался, радуясь утреннему светуи
восстановленной ясности ума.
Его длинное, усохшее тело, длинное
ибольшое,всегда шумно жило и дышало, точно этот человек был
алчный -- постоянно хотел есть и пить, и громадноелицоимело
видопечаленного животного, только нос его был настолько велик
ичужддажегромадномулицу,чтосообщалкротостьвсему
выражению характера.
ДомойСамбикинпришелуже в светлое время, когда летнее
великоеутрогорелонадземлейтакмощно,чтоСамбикину
казалось -- свет гремит. Он позвонил в институт, ему сказали --
оперированныйребенок хорошо спит, температура снижается, мать
его снова уснула на другой кровати. Передумав все о сегодняшней
операции и все очередные проблемы, Самбикинпочувствовалсвое
тоскующее,опустевшеесердце--емунадобылоопять
действовать,чтобыприобрестизадачудляразмышленияи
угомонитьнеясный и алчущий, совестливый вопль в душе. Спал он
мало, и лучшевсегопослебольшойработы,тогдаисныв
благодарностьоставляли его. Нынче он действовал недостаточно,
разум в голове не мог устать ихотелещеработать,отвергая
сон. Пометавшись беспомощно по комнате, Самбикин пошел в ванну,
разделсятамисудивлениемоглядел свое тело юноши, затем
пробормотал что-то и залез в холодную воду.Водаумиротворила
его,ноонтутже понял, насколько человек еще самодельное,
немощно устроенное существо -- не более как смутныйзародыши
проектчего-тоболеедействительного,искольконадоеще
работать, чтобы развернуть из этогозародышалетящий,высший
образ, погребенный в нашей мечте...
6
Вечеромврайонномклубекомсомоласобралисьмолодые
ученые, инженеры, летчики, врачи, педагоги, артисты,музыканты
ирабочиеновыхзаводов.Никому не было более двадцати семи
лет, но каждый уже стал известен повсейсвоейродине--в
новоммире,икаждому было немного стыдно от ранней славы, и
это мешало жить. Пожилые работники клуба, упустившие свою жизнь
и талант внеудачноебуржуазноевремя,стайнымивздохами
внутреннегооскуденияпривели в порядок мебельное убранство в
двух залах -- в одном для заседания,вдругомдлябеседыи
угощения.
Одним из первых пришел двадцатичетырехлетний инженер Селин
с комсомолкойКузьминой,пианисткой,постоянно задумчивой от
воображения музыки.
-- Пойдем жевнем чего-нибудь! -- сказал ей Селин.
-- Жевнем, -- согласилась Кузьмина.
Они пошли в буфет; там Селин, розовыймощныйедок,съел
сразувосемьбутербродовсколбасой,а Кузьмина взяла себе
только два пирожных; она жила для игры, а не для пищеварения.
-- Селин, почему ты ешь так много? --спросилаКузьмина.
-- Это может хорошо, но на тебя стыдно смотреть!
Селинелснегодованием,онжевалкакпахал--с
настойчивым трудом, с усердием в своих обоих надежных челюстях.