Вскорепришлисразудесятьчеловек:путешественник
Головач,механикСеменСарториус, две девушки подруги -- обе
гидравлики, композитор Левченко, астрономСицылин,метеоролог
авиаслужбыВечкин,конструкторсверхвысотныхсамолетов
Мульдбауэр, электротехник Гунькин с женой, -- но за нимиопять
послышалисьлюдии еще пришли некоторые. Все уже были знакомы
между собой -- по работе, по встречам и по разным сведениям.
Поканеначалосьзаседание,каждыйпредалсясвоему
удовольствию--ктодружбе,ктопище,ктовопросамна
нерешенныезадачи,ктомузыкеитанцам.Кузьминанашла
небольшуюкомнатусновым роялем и с наслаждением играла там
девятую симфонию Бетховена -- все части,одназадругой,по
памяти.Унеесжималосьсердцеотглубокойсвободыи
воодушевленной мысли этой музыки и от эгоистической грусти, что
она сама так сочинять не умеет.ЭлектротехникГунькинслушал
Кузьминуидумаловысокойчастотеэлектричества,
простреливающей вселенную насквозь, о пустоте высокого грозного
мира, всасывающего в себя человеческоесознание...Мульдбауэр
виделвмузыкеизображение дальних легких стран воздуха, где
находится черное небо и среди него висит немерцающеесолнцес
мертвымнакаломсвоегосвета,где--вдалекеот теплой и
смутно-зеленой земли -- начинается настоящий серьезныйкосмос:
немоепространство,изредка горящее сигналами звезд -- о том,
что путь давно свободениоткрыт...Скореежепокончитьс
тяжкойвознейназемле и пусть тот же старый Сталин направит
скорость и напор человеческой истории за черту тяготенияземли
-- длявеликоговоспитанияразумавмужестведавно
предназначенного ему действия.
Немного спустя сюда жепришлаМоскваЧестноваимолча
улыбаласьотрадости видеть своих товарищей и слышать музыку,
возбуждающую ее жизнь на исполнение высшей судьбы.
Позже всех в клуб явился хирург Самбикин;онтолькочто
был в институтской клинике и сам делал перевязку оперированному
иммальчику.Онпришелподавленныйскорбьюустройства
человеческого тела, сжимающего всвоихкостяхгораздоболее
страданияисмерти,чемжизниидвижения.И странно было
Самбикину чувствовать себя хорошо -- в напряжении своейзаботы
иответственности.Весьегоумбыл наполнен мыслью, сердце
билось покойно и верно, он не нуждался в лучшем счастьи, -- и в
то же время ему становилось стыдноотсознанияэтогосвоего
тайногонаслаждения...Онхотелужеуйтиизклуба, чтобы
поработать ночью в институте над своим исследованием осмерти,
но вдруг увидел проходящую Москву Честнову. Неясная прелесть ее
наружностиудивилаСамбикина;онувиделсилуи светящееся
воодушевление, скрытые за скромностьюидажеробостьюлица.
Неясная прелесть ее
наружностиудивилаСамбикина;онувиделсилуи светящееся
воодушевление, скрытые за скромностьюидажеробостьюлица.
Раздалсязвонокк началу заседания. Все пошли из комнаты, где
находился Самбикин, одна Честнова задержалась,укрепляячулок
наноге.Когдаонауправиласьсчулком, то увидела одного
Самбикина, глядевшего на нее. От стеснения и неловкости -- жить
в одном мире, делать одно делоинебытьзнакомыми--она
поклониласьему.Самбикинподошелкнейи они отправились
вместе слушать заседание.
Они сели рядом и среди речей, славы и приветствий Самбикин
ясно слышал пульсацию сердца в груди у Москвы.
Он спросил ее шепотом в ухо:
-- Отчего у вас сердце так стучит? Я его слышу!
-- Оно летать хочет, и бьется,--сулыбкойпрошептала
Москва Самбикину. -- Я ведь парашютистка!
"Человеческое тело летало в каких-то погибших тысячелетиях
назад,--подумалСамбикин.--Груднаяклеткачеловека
представляет свернутые крылья".
Он попробовал свою нагретуюголову--тамтожечто-то
билось, желая улететь из темной одинокой тесноты.
После собрания наступило время общего ужина и развлечений.
Молодыегости разошлись по многим помещениям, прежде чем сесть
к общему столу.
Механик Сарториус пригласил МосквуЧестновутанцеватьи
онапошлакружиться с ним, с любопытством разглядывая великое
круглоелицознаменитогоизобретателявобластиточной
индустрии,инженера-расчетчикамировогозначения.Сарториус
держал Москву крепко, танцевал тяжко и робко улыбался,выдавая
своесжатоевлечение к Москве. Москва же смотрела на него как
влюбленная -- она быстро предавалась своему чувству и не играла
женскую политикуравнодушия.Ейнравилсяэтотнеинтересный
человек, ростом меньше ее, с добрым и угрюмым лицом, который не
вытерпелсвоего сердца и пошел на крайнюю для себя смелость --
приблизился к женщине и пригласил ее танцевать. Но вскореэто,
наверно,емунаскучило,руки его уже привыкли к теплоте тела
Москвы,горячегоподлегкимплатьем,ионначалчто-то
бормотать. Москва же, услышав такое, сразу обиделась:
-- Сам меня обнимает, сам со мной танцует, а думает совсем
другое! -- сказала она.
-- Это я так, -- ответил Сарториус.
-- Сейчасже скажите, что -- так! -- нахмурилась Москва и
перестала танцевать.
Самбикин ветром пронесся мимо них, --онтожетанцевал,
приурочившиськкакой-токомсомолкебольшоймиловидности.
Москва улыбнулась ему:
-- Неужели и вы танцуете? Вот странный какой!
-- Надо жить всесторонне! -- с хода ответил ей Самбикин.
-- А вам охота? -- крикнула ему Москва.
-- Нет, я притворяюсь! --ответилейСамбикин.--Это
теоритически!
Комсосмолка,обидевшись,сейчас же покинула Самбикина, и
он засмеялся.