. Вот, например,
старик Энгр, ты ведь знаешь, я плохо перевариваю его осклизлуюживопись,и
все же я признаю его крепким орешком и низко емукланяюсьзато,чтоон
плевал на всех ибылизумительнымрисовальщиком;всехэтихидиотовон
насильно заставил признать себя; а теперьонивоображают,будтопонимают
его... Кроме него и говорить неоком,толькоДелакруаиКурбе...Все
остальные - дрянь!.. Делакруа - старый лев, романтик, какаягордаяунего
поступь! Вот это колорист, краски на его полотнах горятиискрятся!Какая
хватка! Он покрыл бы своей живописью все стены Парижа, еслибыемутолько
предоставили возможность: его палитра кипела и переливаласьчерезкрай.Я
знаю, что это всеголишьфантасмагория!Нучтож,темхуже!Этомне
нравится, именно этоитребовалось,чтобыиспепелитьАкадемию...Потом
пришел другой, подлинный художник века, труженик, егомастерствовполной
мере классично, но ни один из этих кретинов не разобрался в нем. Они рычали,
черт побери! Вопили о профанации, о реализме,аэтотпресловутыйреализм
заключался лишь в сюжетах, видение же художника было таким же, как устарых
мастеров, а методы продолжали и развивали прекрасную традицию лучших полотен
наших музеев... Оба они, Делакруа и Курбе, пришли в свой час. Каждый изних
продвинул искусство вперед! Зато теперь! О, теперь...
Художник замолчал и, отступив немного, на несколько минутуглубилсяв
созерцание своей картины, потом продолжал:
- Теперь нужно нечто другое... не знаю хорошенько, что именно. Еслибы
я только знал и мог, я был бы силен. Да, тогда ябылбыименнотем,кто
нужен... Но только я чувствую, что романтическая живопись Делакруа трещит по
швам и распадается; а темная живопись Курбе отравляет тех, кто плесневеетв
затхлых мастерских, куда не проникает солнце... Понимаешь ли, возможно,все
дело в том, что искусству нужно солнце, нуженвоздух,нужнасветлаяюная
живопись, предметы и люди, переданные такими, как они существуют, освещенные
естественным светом... ну, я не могу это точно объяснить... Словом, живопись
должнаотображатьмиртаким,какимеговоспринимаетнашесовременное
видение.
Художник умолк: он не мог подыскать нужных слов,чтобысформулировать
неясные очертания живописи будущего, предвидениекоторойсозреваловего
сознании. Наступилодлительноемолчание,художникпродолжаллихорадочно
трудиться над бархатной курткой.
Сандоз слушал его, не меняя позы. Спиной к художнику, как быобращаясь
к стене, словно грезя, он заговорил:
- Нет, нет, никто не знает, а должны бы знать... ведь всякий раз, когда
учитель навязывал мнекакую-нибудьистину,яинстинктивновозмущалсяи
задавал себе вопрос: "Кого он обманывает: себя илименя?"Узостьихидей
приводит меня в отчаяние; я уверен, что истина кудашире...Божемой,до
чего было бы прекрасно посвятить всю жизнь творчеству, постаратьсяохватить
им все - животных,людей,всювселенную!Охватитьневсветедоктрин
определенной философии, диктуемойидиотскойиерархией,убаюкивающейнашу
гордость,нопроникнутьвмощныйжизненныйпоток,вмир,гденаше
существование всего лишь случайность, как пробежавшая собака или придорожные
камни? Все объединить - значит объяснить! Не взлет и не падение, не грязьи
не чистота, а мир - таков, как он есть.
.. Сейчас есть только одинисточник,
из которого должны черпать все - ироманистыипоэты;этотединственный
источник - наука. Но вопрос в том, что почерпнуть из нее,какидтисней
вровень? Я сразу сбиваюсь с ноги... Ах, если бы знать, если бы только знать,
сколько бы книг я написал, я забросал бы ими толпу!
Теперь и он замолчал. Прошлой зимой Сандоз выпустил первуюсвоюкнигу
лирических набросков, вывезенных им изПлассана;толькоотдельныерезкие
ноты изобличали его бунт и возмущение, его страстное стремление к истине.С
тех пор он как бы блуждалвпотемках,ненаходяответанамучительные
вопросы и противоречивые мысли, обуревающие его мозг. Имвладелгигантский
замысел; он задумал написать произведение, охватывающее генезис вселеннойв
трехфазах:сотворениемира,воссозданноеприпомощинауки;историю
человечества, пришедшего в свой час сыграть предназначенную ему роль вцепи
других живых существ; будущее, в котором живые существанепрерывносменяют
одни других, осуществляя завершающую мироздание, неустанную работу жизни. Но
его расхолодили случайные, бездоказательные гипотезы этого третьего периода;
онстремилсянайтиболееточныеивтожевремяболеечеловечные
формулировки, в которые мог бы уложить свой необъятный замысел.
- Да! Все видеть ивсенаписать!-воскликнулКлодпоследолгого
молчания. - Иметь в своем распоряжении все стены города, расписатьвокзалы,
рынки,мэрииитездания,которыебудутпостроены,послетогокак
архитекторы перестанут быть кретинами! Для всегоэтогопотребуетсятолько
физическая сила да голова на плечах, всюжетах-тонедостатканебудет...
Понимаешь, жизнь как она есть, жизньбедняковчбогачей:нарынках,на
скачках, на бульварах, в глубине переулков, населенныхпростымлюдом;все
ремесла, заключенные в один хоровод; все страсти, во всейихобнаженности,
выведенные на свет божий; и крестьяне, и животные, и деревни!..Еслияне
тупица, я покажу все это людям! Руки у меня так и зудят! Да,всюсложность
современной жизни! Фрески, огромные, как Пантеон! Бесконечный поток полотен,
который опрокинет Лувр!
Стоило им тольковстретиться,художникуиписателю,-ониобычно
приходили в восторженное состояние. Они взаимно подхлестывали друг друга,в
безумном упоении мечтая о славе; во всем этом сказывался такойюныйпорыв,
такая жажда работы, что они чувствовали прилив бодрости исилы,хотясами
посмеивались потом над своими возвышенными горделивыми мечтами.
Клод отошел кпротивоположнойстенеиприслонилсякней,какбы
забывшись, рассматривая свою картину. Сандоз, весь разбитыйотнапряженной
позы, встал с дивана и подошелкнему.Обамолчасмотрелинакартину.
Мужчина в бархатной куртке былполностьюнабросан;рука,опирающаясяна
траву, более законченная, чем все остальное, была очень интереснонаписана,
в красивой, свежей тональности; темное пятноспинымощнодоминировалона
первом плане,создаваяиллюзиюбольшойглубиныкартины,гдемаленькие
силуэты борющихся на солнце женщин отдалились вдрожащемсолнечномсвете,
разлитом по поляне, а основная фигура, обнаженная лежащая женщина, ещеедва
намеченная художником,какбыплылаввоздухе,точносонноевидение;
вожделенная Ева, рождающаяся из земли,сулыбающимсялицомисомкнутыми
ресницами.