- Черт побери! - закричал Клод. - Вот это кусочек!
Восхищенный скульптор затянулся из трубки, выпустив облако дыма.
- Что я тебе говорил?.. Уж я им влеплю! Это мясо - подлинное,нечета
их топленому свиному салу!
- Купальщица? - спросил Сандоз.
- Нет, я украшу ее виноградными листьями... Понимаешь, это вакханка!
Но тут Клода прорвало:
- Вакханка! Что ты издеваешься над нами? Где ты ихвидел,вакханок!..
Сборщица винограда - другое дело! Современная сборщица винограда, черттебя
подери! Пускайонанагая,чтожтакого?Твоякрестьянкавзяладаи
разделась. Нужно, чтобы это чувствовалось, нужно, чтобы она жила!
Прижатый к стене, Магудо слушал, содрогаясь. Клод своей страстной верой
в силу и правду жизни убеждал его, подчинял своейволе.Нежелаяударить
лицом в грязь, Магудо сказал:
- Да, да, именно это я и хотел... Сборщица винограда. Ты увидишь, какая
получится необыкновенная женщина.
В это время Сандоз, обойдя вокруг огромной глиняной глыбы, воскликнул:
- Смотрите, здесь спрятался тихоня Шэн!
В самом деле, за глиняной глыбой сидел, притаившись, толстыйпареньи
писал на маленьком холсте ржавую, потухшую печку. По его медленным движениям
и толстой загорелой бычьей шее сразу можно было узнать крестьянина. Налице
Шэна выделялся упрямый выпуклый лоб, а коротышка-нос был едва заметениз-за
надутых красных щек и жесткой бороды, скрывавшейсильноразвитуючелюсть.
Шэн был пастухом родом из Сен-Фирмена, в двух лье от Плассана,покасудьба
не сыграла с ним злой шутки; к его несчастью, один изжившихпососедству
буржуа пришел в неумеренный восторг, увидев ручки для тростей,которыеШэн
вырезал из древесных корней. Буржуа, состоявший членом комиссии приместном
музее,объявил,чтопастухгениалениподаетнадеждыстатьвеликим
человеком,чемсовершенносбилШэнастолку.Развращенныйлестьюи
несбыточными надеждами, Шэн ничего недобился:ниуспеховвучении,ни
премии на конкурсе, ни городской стипендии. Наконец, бросив все, он уехалв
Париж, вынудив своего отца, бедногокрестьянина,выплатитьемуегодолю
наследства - тысячу франков, накоторыеШэн,вожиданииобещанногоему
триумфа, рассчитывал просуществовать год.Тысячифранковемухватилона
полтора года; когда же у него осталосьвсеголишьдвадцатьфранков,Шэн
поселился у своего друга Магудо; они оба спали наоднойкровативтемном
помещении за лавкой и делили пополам хлеб, который покупалинадвенедели
вперед, чтобы он зачерствел и есть его можно было только с трудом.
- Смотрите-ка, пожалуйста, - продолжал Сандоз, - печка у негосхвачена
довольно точно.
Шэн, ничего не отвечая, торжествующе захихикал себевбороду,ивсе
лицо его как бы осветилось солнцем. Окончательная глупость егопокровителя,
который довел приключения несчастного Шэна до полногоабсурда,состоялав
том, что вопреки подлинному призванию Шэна-резатьподереву-буржуа
направил все его усилия к живописи; Шэн писал, как каменщик, обращаякраски
в месиво, умудряясь загрязнить самые светлые и прозрачные тона.
Окончательная глупость егопокровителя,
который довел приключения несчастного Шэна до полногоабсурда,состоялав
том, что вопреки подлинному призванию Шэна-резатьподереву-буржуа
направил все его усилия к живописи; Шэн писал, как каменщик, обращаякраски
в месиво, умудряясь загрязнить самые светлые и прозрачные тона.Однакопри
всем неумении его силой была точность, егополотнапоходилинатщательно
отработанный наивный примитив; он стремился точновоспроизвестидетали,в
чем сказывалась ребячливость его существа, только что оторванного отземли.
Рисунок печки, съехавшей в перспективе набок, был сух,ноточен.Написана
она была мрачно, красками цвета тины.
Подошедший Клод при виде этой мазнибылохваченжалостью,и,столь
строгий к плохой живописи, здесь он нашел уместным похвалить художника:
- Да, про вас нельзя сказать, что вы притворщик! Вы, покрайнеймере,
пишете так, как чувствуете, ну что же, и это уже хорошо!
В это время открылась дверь, ипоявилсякрасивыйбелокурыйюношас
крупным носом и голубыми близорукими глазами. Он вошел с возгласом:
- Знаете эту аптекаршу на углу, она просто кидается навас!..Грязная
тварь!
Все рассмеялись, за исключением Магудо, который смутился.
- Жори,корольсплетников,-объявилСандоз,пожимаярукувновь
пришедшему.
- А! В чем дело? Магудоснейспит!-закричалЖори,понявсвою
неловкость. - Ну ичто?Подумаешь!Ктожеоткажетсебе,еслиженщина
навязывается!
- Ты-то хорош! - захотел отыграться скульптор. - Чьи это когти видны на
твоей физиономии, кто содрал тебе кожу со щеки?
Все расхохотались, а Жори, в свою очередь,покраснел.Всамомделе,
лицо у него было расцарапано, на щекевиднелисьдваглубокихшрама.Сын
плассанскогочиновника,онсюностиприводилотцавотчаяниесвоими
любовными похождениями. Превзойдя меру в излишествах, под предлогом, чтоон
едет в Париж заниматься литературой, Жори спассябегствомскафешантанной
певицей. Вот уже два месяца, каконирасположилисьвсамойнизкопробной
гостинице Латинского квартала. Эта девицабуквальносдираласнегокожу
всякий раз, как он изменял ей с первой встречной юбкой,попавшейсяемуна
тротуаре. Поэтому он всегда появлялся расцвеченныйсинякамиишрамами,с
расквашенным носом, разодранным ухом или подбитым глазом.
Завязался общий разговор, только Шэн, молча, как упрямыйрабочийвол,
продолжал трудиться. Жори пришел в восторг от сборщицы винограда. Онобожал
крупных женщин. На родине он дебютировал романтическимисонетами,воспевая
грудь и пышные бедра прекрасной колбасницы, которая смутила его покой;ав
Париже, где он встретился со старыми приятелями, он сталзавзятымкритиком
искусства; чтобы существовать, он писал статейкиподвадцатьфранковдля
маленькой газетки "Тамбур".