То, что он увидел, пригвоздилоего
к месту; он мог только пробормотать в экстазе:
- Ах ты черт!.. Ах ты черт!..
В тепличнойжаре,исходившейотнагретыхсолнцемстекол,девушка
разметалась во сне и сбросилапростыни;измученнаябессоннойночью,она
крепко спала,иеечистаянагота,залитаясолнечнымсветом,казалась
изваянием. Когда она металась в бессоннице, рубашкарасстегнуласьилевый
рукав соскользнул, обнажив грудь. Солнце золотило тонкую,какшелк,кожу,
цветущую юную плоть, набухшие маленькие груди с бледно-розовыми сосками. Она
подложила правую руку под голову, запрокинутуювосне,и,казалось,все
прелестные изгибы ее тела доверчиво отдавались неге, а распустившиеся черные
волосы одели ее темным покрывалом.
- Ну и ну! Да она чертовски хороша!
Именно такую натуру он тщетно искал для своей картины, да и позапочти
подходит. Немного хрупка, немного худа, почти ребенок, но дочегостройна,
до чего юношески свежа! И при этом вполнесозревшаягрудь.Какогочерта!
Куда она все это запрятала вчера, он даже и не подозревал ни о чем подобном.
Это подлинная находка!
Легко ступая, Клод отыскалкоробкупастелиибольшойлистбумаги.
Присев на край низенького стула, он положил доску себе на колени ипринялся
рисовать, испытывая глубокую радость. Мигом улеглись внемисмущение,и
любопытство, и проснувшееся быловожделение;всепретворилосьввосторг
творчества, в страстное желаниевоплотитьэтипрекрасныетонаиформы.
Восхищенный снежной белизнойгруди,оттенявшейбледныйянтарьплеч,он
совсем забыл о девушке. Красота натуры внушала ему благоговейное чувство, он
сидел, сжимая локти,робея,какпримерныйипочтительныйученик.Клод
работалоколочетвертичаса;временамиотрываясьотрисунка,он,
прищурившись, смотрел на девушку, но тут же вновьторопливопринималсяза
работу, боясь, что она можетпошевелиться,задерживалдыхание,чтобыне
разбудить ее.
Однако, какнибылонпоглощенработой,внемвновьзародилась
неотвязная мысль. Кто она такая? Конечно, не шлюха, каконподумалвчера,
для этого она чересчур свежа. Но зачем она рассказала такую неправдоподобную
историю? И он стал придумывать другиеистории:возможно,онаприехалав
Париж с любовником, и тот бросил ее; возможно,онадевушкаизбуржуазной
семьи, совращенная какой-нибудь подругой, и теперь она не решается вернуться
кродителям;аможетбыть,онажертвакакой-нибудьсложнойдрамы,
таинственных необычайных обстоятельств или ужасных извращений, о которыхон
никогда не узнает. Эти размышления увеличивали его недоверие, он смотрелто
на набросок, то на лицо, изучая его с особенным тщанием. Верхняя частьлица
девушки была необыкновенно чиста и красива: высокий лоб,ясныйигладкий,
как зеркало, маленький нос с тонкими нервными ноздрями; за закрытымивеками
угадывались сияющие улыбкой глаза, которые, должно быть, освещали вселицо.
Но нижняя часть лица портила этулучезарнуюнежность:челюстьвыдавалась
вперед, большой кроваво-красный рот обнажалкрупныебелыезубы.Всеэто
свидетельствовало о страстности, неосознанной чувственности ипротиворечило
детской чистоте всего ее облика.
Внезапно по телу девушки пробежала дрожь, покрывшаякакбыразводами
муара шелк ее кожи. Может быть, она почувствоваланаконецустремленныйна
нее мужской взгляд. Она широко открыла глаза и вскрикнула:
- Боже мой!
Ужас парализовал ее: незнакомое место, этот полуодетый молодой человек,
склонившийся над ней и пожиравший ее глазами. Не помнясебя,онасхватила
одеяло и обеими руками прижалаегокгруди,яркаякраскастыдазалила
розовым потоком ее щеки, шею и грудь.
- Что там еще? - недовольнозакричалКлод,размахиваякарандашомв
воздухе. - Чего вас разбирает?
Она ничего неговорила,недвигалась,прижималаксебепростыню,
стараясь запеленаться в нее, сжаться в комок, стать невидимой.
- Не съем же я вас... Будьте умницей, лягте так, как лежали.
Она покраснела до самых ушей и едва смогла пролепетать:
- Нет, нет! Только не это.
А он, охваченный свойственной ему вспыльчивостью, все большеибольше
сердился. Ее упрямство казалось ему глупым.
- Скажите, что вам станется? Подумаешь, несчастье, если яувидел,как
вы сложены!.. Для меня это - дело привычное.
Тогда она начала всхлипывать, и он окончательно рассвирепел, выходяиз
себя при мысли, что не сможет закончитьрисунок,чтостыдливостьдевушки
помешает ему сделать прекрасный эскиз для картины.
- Вы, значит, не хотите? Это же идиотство! За кого вы меняпринимаете?
Разве я тронул вас хоть пальцем? Если бы ядумалоглупостях,ночьюмне
представлялся прекрасный случай... Плевать я хотел на все это! Мне вы можете
показаться без боязни... И, в конце-то концов, благородно ли с вашей стороны
отказывать мне в такой услуге, - ведь я подобрал вас на улице ивыпровели
ночь в моей постели?!
Спрятав голову в подушку, она плакала все сильнее.
- Клянусь вам, что это для меня необходимо, иначе я бы вас не мучил.
Ее слезы тронули его. Ему стало стыдно своей грубости,ионсмущенно
замолчал, давая ей время успокоиться, потом снова начал мягким голосом:
- Ну, раз это вам так неприятно, не будем об этомговорить...Однако,
если бы вы только знали! Одна из фигур моей картины никак неполучается,а
вы как раз то, что мне нужно!Когдаделоидетотреклятойживописи,я
способен задушить отца и мать. Поняли вы? Теперь вы меня прощаете?..Ивсе
же,еслибывызахотели,всеготольконесколькоминут...Данет,
успокойтесь! Я не прошу, чтобывыобнажались!Мненужнаголова,только
голова!Хотьбытолькоголовумнекончить!Прошувас,сделайтемне
одолжение, положите руку так, как она лежала, и я будувамблагодаренвсю
жизнь! Понимаете, всю жизнь!
Теперь он умолялее.