Где, в каких немыслимых дебрях платоновской математики витала его мысль? И что за срезы, залитые в пластилон, разглядывает он в электронный микроскоп, а потом расшвыривает по всему зданию, причиняя ужасные хлопоты усердному мажордому?
Наверное, именно таких, как Феликс, в прежние времена называли "чудаками", "рассеянными до невозможности" и как-то еще. Все эти словечки решительно ничего не объясняют. Мозг Феликса автоматически ограждает себя от посторонней информации. И в этом все дело. Защита, отбрасывающая все ненужное.
И вот что еще приходило мне в голову. Я был не очень силен в ментообмене, мои земляки-примары куда шире пользовались направленной мыслью для общения, однако, с тех пор как я покинул Венеру, я почти не встречал людей, владеющих менто-системой, а если и встречал, то убеждался, что они не идут дальше набора элементарных сигналов: "Как тебя зовут?", "Спасибо", "Партию в шахматы?" и тому подобное. Чаще всего в ответ на свое менто я получал от таких собеседников неопределеннорасплывчатый фон, не несущий информации. Робин-вог с кем я еще мог перекинуться менто: результат нашего многолетнего общения. Я хорошо его понимал, и он понимал почти все разумеется, в известных пределах. Андре менто-система не давалась, хотя я пробовал ее тренировать. Она разделяла общепринятое мнение о весьма ограниченной коммуникабельности ментообмена и, как следствие, его бесперспективности.
Исключением из правила был Феликс.
С первой нашей встречи - с того дня, как Феликс вошел в рубку корабля, идущего на Луну, - мне постоянно казалось, что он свободно читает мои мысли. Конечно, это было не так. Человек, владеющий менто-системой, в разговоре всегда невольно пользуется приемом сосредоточения мысли, и вот эти-то мысли и улавливал Феликс, будучи от природы одаренным перципиентом. Не думаю, чтобы он воспринимал мысли собеседника, не знакомого с приемами менто.
Так или иначе, я чувствовал себя в обществе Феликса, как бы выразить... ну, неуютно, что ли. Восхищаясь его изумительным даром, я в то же время странно робел перед ним. Детски застенчивый, молчаливый, он хранил в себе неприступные для меня да и для многих других высоты.
- Смотрите, смотрите! - воскликнула Андра, глядя на очередного прыгуна, летящего над водой. - Как выпучил глаза! Бедненький, как он старается приводниться дальше всех! - Она засмеялась.
Гинчев сказал, почесав нос:
- Типичный образчик несоответствия между волевым и физическим усилиями. Мозг отдает команду, которую мышечный аппарат не в состоянии выполнить.
- Ужас какой! - встрепенулась Андра. - Вы, конструкторы, совершенно не умеете разговаривать по-челопечески. "Мышечный аппарат"! Неужели нельзя просто смотреть на красивое зрелище и любоваться им?
- Нельзя. - Гинчев налег грудью на стол и устремил на Андру пронзительный взгляд. - "Красивое зрелище" - слова, ничего не означающие. Если явление соответствует твоему представлению о нем, то оно красиво. И наоборот. Лично меня привлекает в этом зрелище только спортивный результат.
- Знаешь что? Тебе надо смотреть соревнования роботов. У них все "соответствует". - Андра сделала гримаску, произнеся это слово.
- А почему бы и нет? Автомат куда совершеннее человека. Уж он-то не выпучит глаза, стараясь достичь недостижимого: он точно знает собственные возможности.
Борг, посмеиваясь, копался отверткой в цветных потрохах небольшого электронного прибора. Он не вмешивался в спор. Он отдыхал.
А спор нарастал, и вместе с ним - категоричность высказываний Гинчева.
- Никогда человек не сделает так хорошо, как прибор.
Он принялся развивать эту мысль, но Андра перебила его:
- Именно такие, как ты, в прошлом веке чуть было не довели человечество до деградации под опекой андроидов.
- Такие, как я? - Гинчев нахохлился.
- Да, да! Просто смешно тебя слушать!
- А мне страшно слушать.
Если бы человечеством направляли воинственные гуманитарии вроде тебя, то мы бы до сих пор ходили в звериных шкурах и ездили на лошадях, регулируя скорость нажатием ног на лошадиные бока.
Тут вдруг ожил приборчик в руках Борга. Быстро перебирая грейферными лапками и ловко огибая кофейник, бутылки с вином и витаколом, он пошел по столу к Гинчеву.
- Совершенствование человечества всегда было направлено к тому, - продолжал Гинчев, - чтобы...
Он замолчал и отшатнулся, но все же не успел увернуться: шустрый прибор протянул манипулятор и поскреб длинный нос Гинчева.
Мы так и покатились со смеху, а Гинчев вскочил и сказал сердито:
- Что еще за глупые шутки!
- Не обижайся, Василь, - сказал Борг, усмехаясь. - Но ты сам говорил, что человек не сделает так хорошо, как прибор.
- Странные у тебя развлечения, старший, - проворчал Гинчев, пересаживаясь подальше. - Я ведь имел в виду не чесание носа, а...
- Почему бы нет? - перебил я его. - Представь себе, Василь, что обе руки у тебя заняты, а нос чешется и неохота тратить время на это пустяковое дело. Нет, очень полезный приборчик, очень.
- Знавал я одного конструктора, - заметил Борг. - Окно в своей комнате он заменил датчиком и телеэкраном.
- Ну и что? - сказал Гинчев. - Ничего смешного не вижу. Электронное окно позволяет видеть и ночью и в туман.
- Машина для смотрения в окно нужна на космическом корабле, а не в жилом доме. Верно, пилот? - Борг скосил на меня насмешливый взгляд. - Вообще машины хороши там, где они на месте. Умный человек не станет кидаться на полезную машину с ломом в руках. Бесполезные же машины - я исключаю детские игрушки - просто не надо делать.
- Что это значит - кидаться на машины с ломом? - удивилась Андра. - Разве было такое?
- Ты не слышала историю о последнем чиновнике планеты?
- Нет. Расскажи, старший!
- Охотно, - сказал Борг.
РАССКАЗ О ПОСЛЕДНЕМ ЧИНОВНИКЕ ПЛАНЕТЫ
Это было, когда люди уже стали такими грамотными, что не путали стиральный порошок "Апейрон" с молочным порошком "Анейрон". В то время любили называть вещи неподходящими словами, лишь бы позвучнее.
А вот в части управления производством имелись, как принято было говорить, отдельные недостатки. В комнатах управлений сидело по дюжине служащих, они планировали и учитывали вручную, кричали, спорили. В персональных кабинетах сидели начальники и начальники начальников-они любили поговорить о кибернетике, но втайне опасались, как бы кибернетика не добралась до них.
Наконец стало очевидным, что сложность управления производством растет быстрее, чем само производство. Пришлось браться за ум - иначе работать стало бы некому, всем - только управлять. Иные начальники, ссылаясь на опыт и заслуги, пытались отстоять свое положение, но где им было равняться с электронной логикой!
И постепенно учет и планирование во всех отраслях производства были переданы кибернетическим системам. Во всех кроме фурнитурной промышленности. То ли руки до нее не дошли, то ли считалась она не очень важной отраслью, хотя, конечно, нельзя не признать, что застежки, приколки для волос, ушные ковырялки и собачьи ошейники тоже имеют свое значение.
В огромном здании ГУФ - Главного Управления Фурнитуры шла перманентная реорганизация: новые двери, перегородки, таблички, штампы и печати, новые и новые инструкции. Теперь каждый служащий сидел в отдельной комнате с устройствами связи и собственным санузлом, а планировали так же, как раньше: дискретно, на первое и пятнадцатое, заявки на оборудование следующего года - не позже второго квартала текущего года, и все в этом роде: ведь человек - не кибер, хорошо, если за полгода с заявками разберется... и все равно напутает...
Так вот, служил там один... Назовем его просто Служащим.