Это был невысокий старик с длиннымиседымиволосами,лицоифигуру
которого ясно освещала свеча, так как он держал еенадголовойисмотрел
прямо вперед. Старость давно наложила на него своюпечать,ивсежемне
показалось, будто в этомвысохшем,тщедушномтелеестьчто-тообщеес
хрупкой фигуркой моей маленькой спутницы. Глаза - голубыеуобоих-были
бесспорно похожи, но лицо старика бороздили такиеглубокиеморщиныионо
носило следы таких тяжких забот, что на этом сходство кончалось.
Комната, по которой он не спеша пробирался, представляла собой одноиз
тех хранилищ всяческоголюбопытногоиредкостногодобра,какиеещево
множестве таятся по темным закоулкам Лондона, ревниво и недоверчивоскрывая
свои пыльные сокровища от посторонних глаз. Здесьбылирыцарскиедоспехи,
маячившие в темноте, словно одетые влатыпривидения;причудливыерезные
изделия, попавшие сюда из монастырей; ржавое оружиевсехвидов;уродцы-
фарфоровые, деревянные, слоновой кости, чугунного литья; гобеленыимебель
таких странных узоров и линий, какие можно придумать только во сне.
Бледный, как тень, старик удивительно подходил ко всей этой обстановке.
Может быть, он сам и рыскал по старым дворам, склепам,опустевшимдомами
собственными руками собирал все эти редкости. Здесь не было ни единойвещи,
которая не казалась бы под стать ему, ни единой вещи, которая была быболее
древней и ветхой, чем он.
Повернув ключ в замке, старик посмотрел на меня снедоумением,ионо
ничуть не уменьшилось, когда его взгляд упал на мою спутницу.Аонасразу
же, с порога,сталарассказыватьемуонашемзнакомстве,называяего
дедушкой.
- Голубка моя! - воскликнул старик, гладя ее по голове. - Как же это ты
заплуталась? Что, если бы я потерял мою маленькую Нелл!
- Не бойся, дедушка! - уверенно сказала она. - К тебеявсегданайду
дорогу.
Старик поцеловал ее, потом повернулся ко мне и пригласил менязайтив
дом, что я и сделал. Дверь сновабылазапертанаключ.Идявпередисо
свечой, он провел меня через то хранилище разных вещей, котороеявиделс
улицы, в небольшую жилую комнату с дверью, открытой в соседнюю каморку,где
стояла кроватка под стать только фее - такая она была маленькая инарядная.
Девочка зажгла вторую свечу и упорхнула ксебе,оставивменянаединесо
стариком.
- Вы, должно быть, устали, сэр, - сказал он, пододвигая к каминустул.
- Не знаю, как мне благодарить вас.
-Вследующийразпроявитебольшезаботыосвоейвнучке.Иной
благодарности мне не нужно, друг мой! - ответил я.
- Больше заботы? - дребезжащим голосом воскликнул он. - Больше заботы о
Нелли! Да можно ли любить ребенка сильнее!
Это было сказано с таким неподдельным изумлением, что ярастерялся;к
тому же немощность и блуждающий, отсутствующийвзглядсочеталисьумоего
собеседника с глубокой, тревожной задумчивостью, которая сквозилавкаждой
черте его лица, убеждая меня в том, что старик вовсе не выжил изумаине
впал в детство, как мне показалось сначала.
- По-моему, вы мало думаете... - начал я.
- Мало думаю о ней! - перебил он меня на полуслове. - Малодумаю!Как
вы далеки от истины! Нелли, маленькая моя Нелли!
Кому другому удалось бы выразить свои чувства с такойсилой,скакой
выразил их этими четырьмя словами старый антиквар!Яждал,чтопоследует
дальше, но он подпер рукойподбородоки,покачавголовой,уставилсяна
огонь.
Мы сидели в полном молчании, каквдругдверькаморкиотворилась,и
девочка,сраспущеннымипоплечамсветло-каштановымиволосами,
разрумянившаяся от спешки, - так ей хотелось поскореевернутьсякнам,-
вошла в комнату. Онасейчасжеприняласьсобиратьужин,астариктем
временем стал приглядываться ко мне еще внимательнее.Меняоченьудивило,
что девочке приходится все делать самой, - по-видимому, кроменас,вдоме
никого не было. Улучив минуту, когда она вышла, я рискнул заговорить об этом
со старым антикваром, ноонответил,чтоисредивзрослыхлюдеймало
найдется таких разумных и заботливых, как его внучка.
- Мне всегда больно смотреть, - взволнованно начал я,усмотреввего
ответе всего лишь эгоизм, - мне больно смотреть на детей, которым приходится
сталкиваться с трудностями жизни чуть ли не в младенчестве.Этоубиваетв
них доверчивость и душевную простоту - лучшее, что им даровано богом.Зачем
заставлять ребенка делить с нами наши тяготы, когда он еще не можетвкусить
радостей, доступных взрослому человеку?
- Ее доверчивости и душевной простоты ничто не убьет, - сказалстарик,
твердо глядя мне в глаза. - В ней этозаложенослишкомглубоко.Акроме
того, у детей бедняков так мало радостей в жизни. За каждое,дажескромное
удовольствие надо платить.
- Но... простите меня за смелость... вы, наверно, не такужбедны,-
сказал я.
- Это не мой ребенок, сэр, - возразилстарик.-Еематьбыламоей
дочерью, и она терпела нужду. Мне ничего не удается откладывать... ни одного
пении, хотя вы сами видите, как я живу. Но... - Тут он тронул меня заплечо
и, нагнувшись, зашептал: - Придет время, и она разбогатеет, она будет важной
леди. Не осуждайте меня,чтояобременяюНеллхлопотамиподому.Это
доставляет ей радость, и она не перенеслабы,еслибяпоручилкому-то
другому ту работу,скотороймогутсправитьсяеемаленькиеручки.Вы
говорите, я мало думаю о своей малютке! - воскликнулонвсердцах.-Но
господь знает, что у меня нет другой заботывжизни,-всемоипомыслы
только о ней! Знает, а удачи мне не шлет... не шлет!
В эту минуту та, о ком шла речь, снова появилась в комнате,истарик,
сразу замолчав, знаком пригласил меня к столу.
Только мы принялись за трапезу, как в дверь постучали, и Нелл с веселым
смехом, от которого у меня сразу потеплело на сердце, - столько внембыло
детской беззаботности, - сказала, что это, наверно, прибежал добрый Кит.