- Извольте, сэр, - ответил старик. - Спрашивайте.
- Неужели за этой девочкой, такой хрупкой, такой красивой иумненькой,
никто не присматривает, кроме вас?Неужелиунеенетещекакого-нибудь
друга, советчика?
- Она больше ни в ком не нуждается, - сказал онстревогойглядяна
меня.
- А не страшно ли вам брать на себя такую ответственность? Вдруг выне
справитесь с ней? Никто не сомневается в ваших благих намерениях, но отдаете
ли вы себе отчет в том, как надо заботиться о столь нежной питомице? Ятоже
старик, и, как ивсякомучеловекунасклонелет,мнеособеннодороги
существа юные, у которых впереди вся жизнь. Я с глубоким интересомнаблюдал
за вами обоими, но в то же время испытывал чувство боли.
- Сэр, - заговорил старик послеминутногомолчания.-Яневправе
обижаться на ваши слова. Действительно, иной раз ребенком можно счесть меня,
а взрослой - ее. Вы сами в этом убедились. Но ивоснеинаяву,днеми
ночью, больной и здоровый, я пекусь только о ней. И как пекусь! Зная это, вы
смотрели бы на меня совсем, совсем другими глазами... Нелегко мне,старику,
живется, очень нелегко, но я вижу перед собой великую цель, и неотступлюсь
от нее.
Он был вне себя от волнения, и,решивбольшенераздражатьего,я
шагнул за своей шинелью, оставленной у двери. И вдруг увидел, что Нелл стоит
рядом со мной, держа в руках плащ, шляпу и трость.
- Это не мое, милая, - сказал я.
- Нет, нет, - спокойно ответила девочка, - это я дедушке.
- Неужели он уйдет из дому на ночь глядя?
- Уйдет, - сказала она и улыбнулась.
- А как же ты, моя прелесть?
- Я? Останусь здесь, конечно! Каквсегда.Яудивленнопосмотрелна
старика, но он старательно оправлял на себе плащ, то ли притворяясь,толи
на самом деле не слыша нашего разговора. Взгляд мой снова упал на маленькую,
хрупкую фигурку девочки. Одна! Всю тоскливую, долгуюночь-однавэтом
мрачном доме!
Нелли не подала виду,чтозамечаетмоеудивление,ипомогладеду
одеться, потом взяла свечу и пошла вперед -посветитьнам,нонапороге
остановилась, с улыбкойподжидаянасобоих.Судяполицустарика,он
понимал, почему я медлю, и все-такинесказалнислова,алишькивнул
головой, пропуская менявперед.Мненеоставалосьничегодругого,как
подчиниться.
В дверях девочка поставила свечу на пол и потянулась ко мне, чтобы я ее
поцеловал на прощанье. Потом подбежала к старику; он обнял и благословил ее.
- Спи сладко, Нелл, - тихо проговорил он. - Пусть ангелы охраняюттвой
сон! И не забудь, родная, прочитать молитву на ночь.
- Нет, что ты! - горячо воскликнула она. - Мне бывает так хорошопосле
нее!
- Да, да, верно... я по себе это знаю, такидолжнобыть,-сказал
старик.
- Да благословит тебя бог! К утру я буду дома.
- Ты только разок позвонишь, и я сразу услышукакбыкрепкомнени
спалось, - заверила его девочка.
Наэтомонипростились.Неллраспахнуладверь,прикрытуютеперь
ставнями (я слышал, как Кит возился с ними, прежде чем убежать домой), и,в
последний разпожелавнамдобройночисвоимнежным,чистымголоском,
вспоминавшимся мне потом тысячи раз, проводила нас за порог. Старик подождал
с минуту и, убедившись, что внучка затворила дверь и заперлаееназасов,
медленно зашагал по улице. На углу он остановился, тревожно посмотрел мнев
лицо и стал прощаться, уверяя, будто бы нам совсем не по дороге. Я неуспел
сказать ни слова, с такой неожиданной для его возраста быстротой мой спутник
оставил меня. На ходу он оглянулся раза два илитри,словнопроверяя,не
наблюдаю ли я за ним, а можетбыть,опасаясь,чтомнепридетвголову
выслеживать его издали. Ночная тьма благоприятствовала ему, и он скоро исчез
у меня из виду.
Я так и остался стоять на углу, не имея сил уйти и сам не зная, что мне
здесь нужно. Потом бросил груствый взгляд на улицу, по которой мы только что
шли, и, поразмыслив еще минуту, зашагал обратно. Я несколько раз прошел мимо
дома старого антиквара, остановился у двери, прислушался. За ней былотемно
и тихо, как в могиле.
И все-таки мне не хотелось уходить отсюда; я медлил,перебираявуме
все мыслимые беды, которые могли грозить ребенку, - пожар, ограбление и даже
смерть от руки убийцы. У меня былотакоечувство,чтостоитмнетолько
отойти от этого дома - и его постигнет несчастье. Вот где-то хлопнули нето
дверью, не то окном... И, перейдя улицу, я снова стал перед лавкой антиквара
и снова осмотрел ее... Нет, здесь все тихо. Домстоитпо-прежнемутемный,
холодный, без малейших признаков жизни.
Прохожие попадались мне редко.Унылая,мрачнаяулицабылапочтив
полном моем распоряжении.Лишьизредкапробежиткакой-нибудьзапоздалый
театрал, да кой-когда свернешь с тротуара, уступая дорогупьяному,который
горланит что есть мочи и, шатаясь, бредет домой. Впрочем, итакиепрохожие
были редки, а вскоре даже их не стало. Пробило час ночи, аявсешагали
шагал по этой улице, всякий раз давая себе слово, что сейчас уйду, и тутже
нарушая его под каким-нибудь новым предлогом.
Речи старика, да и сам он, не выходили у меня из головы, ато,чтоя
видел и слышал у него в доме, с каждой минутой казалось мне всенепонятнее.
Ночные отлучки старого антиквара быливвысшейстепениподозрительны.Я
узнал о них толькоблагодаряпростодушнойоткровенностидевочки;старик
слышал, что она сказала, заметил мое явное недоумение, но все жепромолчал,
не потрудившись объяснить мне свою тайну. Ичембольшеяраздумывалнад
этим,темявственнеевозникалипередомнойегоизмученноелицо,
рассеянность, блуждающий, неспокойный взгляд. Почему бы ему несовмещатьв
душе любовь к внучке с самым черным злодейством?Даразвелюбовьэтане
противоречит сама себе, если он способен оставлять девочку одну на ночь?Но
при всем моем недоверии к старику я ни на минуту не сомневался в искренности
его чувства к ней.