Потом пошел к ангарам. Отзыв о Кисленко в целом - самый
положительный: отличный товарищ, прекрасный работник, настоящий коммунист.
Электротехник Чониа показал, что вечером того же дня застал Кисленко в
мастерской, тот что-то вытачивал на токарном станке. Кроме него, в
помещении никого уже не было. Чониа, зашедшему в мастерскую случайно, в
поисках потерянной записной книжки - он нашел ее позже совсем в другом
месте, в столовой - показалось, что Кисленко был смущен и обеспокоен
встречей. Чониа ни о чем его не спрашивал, но Кисленко сам пустился в
объяснения: дескать, варганит сынишке подарок ко дню рождения... Между
прочим, у сыновей Кисленко дни рождения в ноябре и в марте. Но в ходе
разговора Чониа об этом не вспомнил - он был озабочен потерей и быстро
ушел. Отзыв о Кисленко в целом - самый положительный: такого справедливого,
отзывчивого, всегда готового помочь человека редко встретишь.
Сразу трое свидетелей показали,что в утро перед катастрофой Кисленко
выглядел сильно возбужденным. Но значения этому не придали тогда - все были
в приподнятом настроении, зная, что предстоит встреча с великим князем,
человеком, которого, как я лишний раз убедился, все здесь глубоко уважали.
Зато, вернувшись с поля на тягаче, Кисленко преобразился - из него будто
пружину какую-то вынули, он оглядывался, как бы не очень хорошо понимая,
где он и что здесь делает. Вздрагивал от малейшего шума; когда к нему
неожиданно обратились сзади, вскрикнул. Впрочем, он почти сразу ушел.
Обедать, так решили все. Отзывы о Кисленко - самые положительные.
В обогатитель регенерационной системы готового к полету "Озона" были
установлены все восемнадцать патронов. Запуск был сорван лишь начавшейся в
связи с гибелью "Цесаревича" суматохой. Элементарная проверка показала, что
один из установленных патронов - пустой, уже отработанный. Устанавливал
патроны Кисленко. Накладную на получение кислорода подписал начальник
метеослужбы космодрома Сапгир. Полеты такого профиля были довольно обычной
практикой: метеорологи тщательно следили за состоянием атмосферы на
различных высотах над Тюратамом, пытаясь однозначно выяснить, влияют на нее
губительным образом, или все-таки нет, запуски больших кораблей.
Около восьми вечера мы с Болсохоевым позволили себе прерваться и выпить по
стакану кофе с бутербродами. Но не успел я и первого глотка спокойно
проглотить, как посыпались очередные новости.
Вернулись ребята Болсохоева и гордо протянули Яхонту Алдабергеновичу
пропуск Кисленко. Они нашли его в одном из рейсовых автобусов, ходивших от
аэродрома к городу и обратно; нашли бы и раньше, но как на грех, как раз
сегодня этот автобус не вышел на линию, что-то там было не в порядке с
коробкой передач. Пропуск валялся на полу под одним из сидений,
полуприкрытый отставшей от металлического днища резиновой подстилкой. Он
был совершенно цел; очевидно, Кисленко над ним уже не упражнялся.
Прихлебывая кофе, я со скорбным удивлением рассматривал лицо на фотографии
- обычное лицо славного человека средних лет, испуганно-напряженное, как
это всегда бывает на фото в служебных документах, с близорукими морщинками
у глаз, с небольшой родинкой на левой щеке, с мягкими губами; под левый
параболоид этот человек поставил мину. Не понимаю, думал я, не понимаю. "С
ума все посходили, что ли..." Не понимаю. И тут явился Григорович - ничего
не нашедший Климов пришел еще раньше и тихо стушевался в углу, у открытого
окна, тет-а-тет со своими жуткими папиросами. Григорович тоже ничего не
нашел - никаких иных странностей, кроме обгоревших корочек документов.
И
жена Кисленко, уже не на шутку встревоженная исчезновением мужа и наше
активностью, ничего интересного не смогла для него припомнить. Правда, в
ночь перед катастрофой Кисленко почти не ложился; она оставила его в
кабинете, с непонятной пристальностью изучавшего позаимствованный у
старшего сына школьный учебник "История России в новое время" - почитает с
каким-то изумлением, поднимает глаза, шевеля губами, потом опять почитает.
Но разве все это предосудительно?
А в целом он был, как всегда. Очень усталый только. Очень. Опустошенный
какой-то. Но она решила, что просто было много работы в связи с отлетом
наследника, и ничего спрашивать не стала.
Одну странную фразу он сказал ей, и от этой фразы теперь, задним числом,
можно было белугой завыть. Уже уходя поутру на работу в день катастрофы,
чмокнув жену в щеку, он улыбнулся как-то необычно жестко и проговорил: "Ну
ладно. Буду отдуваться за вас за всех, чистоплюев блаженненьких. Жаль, до
самого мне уж не дотянуться". Она спросила, что он имеет в виду - а он не
ответил.
Я снова нацелился было на свой бутерброд, и позвонил телефон. Болсохоев
снял трубку, алекнул, послушал и протянул трубку мне.
- Круус,- сказал он.
- Трубецкой,- произнес я в трубку.
- Мы нашли его,- от явного волнения Круус сильнее обычного растягивал свои
каучуковые эстляндские гласные.- Приезжайте, это пятый пункт неотложной
наркологии. Кисленко очень плох. И хуже всего то, что я не понимаю, что с
ним.
3
Кисленко нашли около двух часов дня на улице, неподалеку от остановки
автобуса аэродром - город, но не той, на которой он обычно выходил, а двумя
позднее; похоже, свою он просто-напросто проехал. Видимо, в автобусе ему
стало худо, он начал терять разумение - но еще выбрался как-То, добрел до
укромной, притаившейся на бережку арыка, в тени карагачей, скамейки, и тут
окончательно потерял сознание. В какое время это было - точно сказать
невозможно; Тюратам - город рабочий, днем на улице редко кого встретишь.
Набрели на Кисленко два гимназиста, шедшие домой после занятий. Кликнули
городового. Вот картина: завалившись набок, сидит на лавочке человек, изо
рта - струйка слюны, припахивает спиртным, брюки мокрые, моча. Конечно,
городовой решил, что человек пьян до утери человеческого облика. Вызвал
"хмелеуборщиков". Те, хоть случай и редкий, особливо рефлектировать не
стали; привезли на пункт, сделали промывание желудка, укол и оставили
просыпаться. Во время перевозки Кисленко бормотал что-то, как бы бредил, но
кто же прислушивается в таких случаях? Правда, один санитар, из молодых,
видно, ему все это еще в новинку казалось, зафиксировал на редкость, с его
точки зрения, нелепую фразу - нелепостью своей она в память и врезалась.
Неразборчиво пробубнив что-то насчет, как он непонятно выразился,
"демогадов", Кисленко вдруг очень ясно сказал: "Народу жрать нечего, а вам
тут обычных начальников мало, еще и царей опять развели..."
Двое других подтвердить показания молодого коллеги не взялись, но один
неуверенно покивал: да, про царя что-то было, но что именно - не
отложилось.
Лишь утром врачи забеспокоились всерьез - Кисленко не приходил в себя; уже
он явно не спал, а был без сознания, и по временам дико вскрикивал. Взяли
анализы. Следов употребления наркотиков не обнаружили, следы алкоголя - в
минимальном количестве. Столь гомеопатическая доза никак не могла вызвать
подобный эффект. Наверное, так я подумал, Кисленко просто хлебнул граммов
полста для храбрости перед самым делом или сразу после него, чтобы
расслабиться.