И вот миновал последниймигожиданияитомительногостраха,когда
Жюльен от волнения уже не помнил самого себя, и башенные часы высоко над его
головой пробили десять. Каждый удар этого рокового колокола отдавался у него
в груди и словно заставлял ее содрогаться.
Наконец, когда последний, десятый удар пробил и еще гудел в воздухе, он
протянул руку и взял г-жу де Реналь за руку - она тотчасжеотдернулаее.
Жюльен, плохо сознавая, что делает, снова схватил ее руку. Как ни взволнован
он был, он все же невольно поразился - так холодна была эта застывшаярука;
он судорожно сжал ее в своей; еще одно,последнееусилиевырваться-и,
наконец, ее рука затихла в его руке.
Душа его утопала в блаженстве - не оттого, что он был влюблен в г-жу де
Реналь, а оттого, что, наконец, кончилась этачудовищнаяпытка.Длятого
чтобы г-жа Дервиль ничего не заметила, он счел нужным заговорить - голос его
звучал громко и уверенно. Голос г-жи де Реналь, напротив, так прерывалсяот
волнения, что ее подруга решила, что ей нездоровится, и предложила вернуться
домой. Жюльен почувствовал опасность: "Если г-жа де Ренальуйдетсейчасв
гостиную, я опять окажусь в том же невыносимомположении,вкакомпробыл
сегодня целый день. Я так мало еще держал ее руку в своей, что это неможет
считаться завоеванным мною правом, которое будетпризнанозамнойрази
навсегда".
Госпожа Дервиль еще раз предложила пойти домой, и вэтусамуюминуту
Жюльен крепко стиснул в своей руке покорно отдавшуюся ему руку.
Госпожа де Реналь, которая уже совсембылоподнялась,сноваселаи
сказала еле слышным голосом:
- Мне, правда, немножко нездоровится, нотолько,пожалуй,насвежем
воздухе мне лучше.
Эти слова так обрадовали Жюльена, что он почувствовал себянаседьмом
небе от счастья; он сталболтать,забыловсякомпритворстве,иобеим
подругам, которые его слушали, казалось, что милее и приятнеечеловеканет
на свете. Однако вовсемэтомкрасноречии,котороенашлонанеготак
внезапно, была некоторая доля малодушия.Онужаснобоялся,какбыг-жа
Дервиль, которую раздражал сильный ветер,видимо,предвещавшийгрозу,не
вздумала одна вернуться домой. Тогда ему пришлось быостатьсясглазуна
глаз с г-жой де Реналь. У негокак-тонечаяннохватилослепогомужества
совершить то, что он сделал, но сказать теперь г-же де Реналь хотябыодно
слово было свыше его сил. Как бы мягко она ни упрекнула его, онпочувствует
себя побежденным, и победа, которуюонтолькочтоодержал,обратитсяв
ничто.
На его счастье в этот вечер егопрочувствованныеиприподнятыеречи
заслужили признание даже г-жи Дервиль, которая частенькоговорила,чтоон
держит себя нелепо, как ребенок, и не находила в нем ничего интересного. Что
же касается г-жи де Реналь, чья рука покоилась в руке Жюльена, она сейчас не
думала ни о чем, она жила словно в забытьи. Эти часы,которыеонипровели
здесь, под этой огромной липой, посаженной,какутверждаламолва,Карлом
Смелым, остались для неенавсегдасчастливейшейпоройеежизни.
Эти часы,которыеонипровели
здесь, под этой огромной липой, посаженной,какутверждаламолва,Карлом
Смелым, остались для неенавсегдасчастливейшейпоройеежизни.Онас
наслаждением слышала, каквздыхаетветервгустойлиповойлистве,как
стучат, падая на нижние листья, редкиекаплиначинающегосядождя.Жюльен
пропустил без внимания одно обстоятельство,котороемоглобычрезвычайно
порадовать его: г-жа де Реналь на минуту встала, чтобы помочь кузине поднять
цветочную вазу, которую ветер опрокинул им под ноги,ипоневолеотнялау
него руку, нокактолькоонаопятьсела,онатотчасжечутьлине
добровольно отдала ему руку, как если бы это уже с давних пор вошло у нихв
обычай.
Давно уже пробило двенадцать, пора было уходить из сада; они разошлись.
Г-жа деРеналь,совершенноупоеннаясвоейлюбовью,пребывалавтаком
блаженном неведении, что даже не упрекала себя ни в чем.Всюночьонане
сомкнула глаз: счастье не давало ейуснуть;Жюльенсразузаснулмертвым
сном, совершенно изнеможенный той борьбой, которую в течение целого дня вели
в его сердце застенчивость и гордость.
Утром его разбудили в пять; проснувшись, он даже не вспомнил о г-жеде
Реналь, - если бы она знала это, каким бы это было для нее жестокимударом!
Он выполнил свой долг, героический долг. Упоенный этим сознанием, он заперся
на ключ у себя в комнате искаким-тоновымудовольствиемпогрузилсяв
описания подвигов своего героя.
Когда позвонили к завтраку,он,начитавшисьподробныхдонесенийоб
операцияхВеликойАрмии,ужезабыловсехсвоихпобедах,одержанных
накануне. Сходя в столовую, он полушутливо подумал: "Надо будет сказать этой
женщине, что я влюблен в нее".
Но вместо томных взоров, которые он рассчитывалвстретить,онувидел
сердитую физиономию г-на де Реналя, который уже два часаназадприехализ
Верьера и сейчас отнюдь не скрывал своего крайнего неудовольствиятем,что
Жюльен провел целое утро, не занимаясь сдетьми.Нельзябылопредставить
себе ничего отвратительнее этого спесивого человека, когда он бывалчемлибо
недоволен и считал себя вправе выказывать свое неудовольствие.
Каждое едкое слово мужа разрывало сердце г-жи де Реналь. Но Жюльенвсе
еще пребывал в экстазе; весьонбылдотогопоглощенвеликимиделами,
которые в течение нескольких часов совершались перед егомысленнымвзором,
что ему трудно было сразу спуститься наземлю;грубыезамечанияг-наде
Реналя почти не доходили до него. Наконец он ему ответил довольно резко:
- Я себя плохо чувствовал.
Тон, каким этобылосказано,заделбы,пожалуй,игораздоменее
обидчивого человека, чем верьерский мэр: он чуть былонеподдалсяжеланию
тотчас же выгнать Жюльена. Его удержало только вошедшее унеговпривычку
правило никогда не торопиться в делах.
"Этот негодныймальчишка,-подумалон,-создалсебенекоторую
репутацию у меня в доме; Вально, пожалуй, возьмет его к себе, а не то он же-
нится на Элизе - ив том и в другом случаеонвтайнебудетсмеятьсянадо
мной".