Этопоследнееусловие,которое
сразу догадался выдвинуть папаша Сорель, тоже было принято г-ном де Реналем.
Мэр был потрясен этимтребованием."ЕслиСорельнечувствуетсебя
облагодетельствованным и, по-видимому, невтакомужвосторгеотмоего
предложения, как, казалось бы, следовало ожидать, значит, совершенно ясно, -
говорил он себе, - что к нему уже обращались с таким предложением; а ктоже
еще мог это сделать, кроме Вально?" Тщетно г-н де Реналь добивался от Сореля
последнегослова,чтобытутжепокончитьсделом;лукавствостарого
крестьянина делало его упрямым:емунадобно,говорилон,потолковатьс
сыном; да слыханное ли это дело в провинции, чтобы богатый отецсоветовался
с сыном, у которого ни гроша за душой? Разве уж просто так, для вида.
Водяная лесопилка представляет собой сарай, которыйстроятнаберегу
ручья. Крыша его опирается на стропила, которые держатся на четырехтолстых
столбах. На высоте восьми или десяти футов посреди сарая ходит вверх ивниз
пила, а к ней при помощиоченьнесложногомеханизмаподвигаетсябревно.
Ручей вертит колесо, и оно приводит в движение весь этотдвойноймеханизм:
тот, что поднимает и опускает пилу, и тот, что тихонько подвигаетбревнак
пиле, которая распиливает их, превращая в доски.
Подходя ксвоеймастерской,папашаСорельзычнымголосомкликнул
Жюльена - никто неотозвался.Онувиделтолькосвоихстаршихсыновей,
настоящих исполинов, которые, взмахивая тяжелыми топорами, обтесывали еловые
стволы, готовя их для распилки. Стараясь тесать вровень с чернойотметиной,
проведенной по стволу, они каждым ударом топора отделяли огромные щепы.Они
не слыхали, как кричал отец. Он подошел к сараю, но, войдятуда,ненашел
Жюльена на том месте возле пилы, где ему следовало быть. Он обнаружил его не
сразу, пятью-шестью футами повыше.Жюльенсиделверхомнастропилахи,
вместо того чтобы внимательно наблюдать за ходом пилы, читал книжку.Ничего
более ненавистного для старика Сореля быть не могло; онбы,пожалуй,даже
простил Жюльену его щуплое сложение, мало пригодное для физической работыи
столь не похожее на рослые фигуры старших сыновей, но эта страстькчтению
была ему отвратительна: сам он читать не умел.
Он окликнул Жюльена два или три раза без всякого успеха. Внимание юноши
было целиком поглощено книгой, и это, пожалуй, гораздо больше, чем шум пилы,
помешало ему услышать громовой голос отца. Тогда старик,несмотрянасвои
годы, проворно вскочил на бревно, лежавшее под пилой, а оттуда на поперечную
балку, поддерживавшую кровлю. Мощный удар вышиб книгу из рук Жюльена, иона
упала в ручей; второй такой же сильный удар обрушился Жюльену на голову - он
потерял равновесие и полетел бы с высоты двенадцати - пятнадцатифутовпод
самые рычаги машины, которые размололи бы его накуски,еслибыотецне
поймал его левой рукой на лету.
- Ах, дармоед, ты вот так и будешь читать свои окаянные книжонки вместо
того, чтобы за пилой смотреть? Вечером можешьчитать,когдапойдешьнебо
коптить к кюре, - там и читай сколько влезет.
Оглушенный ударом и весь в крови, Жюльен все-такипошелнауказанное
место около пилы. Слезы навернулись у него на глаза - нестолькоотболи,
сколько от огорчения из-за погибшей книжки, которую он страстно любил.
- Спускайся, скотина, мне надо с тобой потолковать.
Грохот машины опять помешалЖюльенурасслышатьотцовскийприказ.А
отец, уже стоявший внизу не желая утруждать себя и снова карабкаться наверх,
схватил длинную жердь, которой сшибали орехи, и ударилеюсынапоплечу.
Едва Жюльен соскочил наземь, как старик Сорель хлопнул его по спине и, грубо
подталкивая, погнал к дому. "Бог знает, что он теперь сомнойсделает",-
думал юноша. И украдкой он горестно поглядел на ручей, куда упала его книга,
- это была его самая любимая книга: "Мемориал Святой Елены".
Щеки у него пылали; он шел, не поднимая глаз. Это былневысокийюноша
лет восемнадцати или девятнадцати, довольно хрупкий на вид, с неправильными,
но тонкими чертами лица и точеным, с горбинкой носом. Большие черныеглаза,
которые в минуты спокойствия сверкали мыслью и огнем,сейчасгорелисамой
лютойненавистью.Темно-каштановыеволосырослитакнизко,чтопочти
закрывали лоб, и от этого, когда онсердился,лицоказалосьоченьзлым.
Среди бесчисленных разновидностей человеческих лиц вряд ли можнонайтиеще
одно такое лицо, которое отличалосьбыстольпоразительнымсвоеобразием.
Стройный и гибкий стан юноши говорил скорее о ловкости, чем о силе. Ссамых
раннихлетегонеобыкновеннозадумчивыйвидичрезвычайнаябледность
наводили отца на мысль, что сын его нежилецнабеломсвете,аеслии
выживет, то будет только обузой для семьи. Все домашние презирали его, ион
ненавидел своих братьев и отца; в воскресных играх на городскойплощадион
неизменно оказывался в числе побитых.
Однакозапоследнийгодегокрасивоелицосталопривлекать
сочувственное внимание кое-кого из юныхдевиц.Всеотносилиськнемус
презрением, как к слабому существу,иЖюльенпривязалсявсемсердцемк
старику полковому лекарю, который однажды осмелилсявысказатьсвоемнение
господину мэру относительно платанов.
Этот отставной лекарь откупал иногда Жюльена у папаши Сорелянацелый
день и обучал его латыни и истории, то есть тому, что сам знал из истории, а
это были итальянские походы 1796 года.Умирая,онзавещалмальчикусвой
крест Почетного Легиона, остатки маленькой пенсии и тридцать -сороктомов
книг, из коих самаядрагоценнаятолькочтонырнулавгородскойручей,
изменивший свое русло благодаря связям г-на мэра.
Едва переступив порог дома, Жюльен почувствовал на своем плечемогучую
руку отца; он задрожал, ожидая, что на него вот-вот посыплются удары.
- Отвечай мне данесмейврать!-раздалсяусамогоухагрубый
крестьянский голос, и мощная рука повернула его кругом, как детскаяручонка
поворачиваетоловянногосолдатика.