Преславный князь, вы читали «Тысяча и одну
ночь»,ибо, я знаю, ваш светлейший, блаженной памяти господин папаша — да
ниспошлет емунебо нерушимый сонвмогиле!—любил подобные гибельные
книги идавал ихвам вруки,когда выеще скакали верхом на палочке и
поедали золоченые пряники.Ну вот, из этой совершенно конфузной книги вы,
всемилостивейший господин,должно быть,знаете протакназываемых фей,
однако вы,верно,и не догадываетесь, что некоторые из числа сих опасных
особ поселились в вашей собственной любезной стране, здесь, близехонько от
вашего дворца, и творят всяческие бесчинства.
— Как?Что ты сказал,Андрес?Министр! Феи — здесь, в моей стране! —
восклицал князь, побледнев и откинувшись на спинку кресла.
— Мыможембытьспокойны,моймилостивыйповелитель, — продолжал
Андрес,—мыможембыть спокойны, ежели вооружимся разумом против этих
враговпросвещения. Да! Врагами просвещения называю я их, ибо только они,
злоупотребивдобротой вашего блаженной памяти господина папаши, повинны в
том,чтолюбезноеотечествоещепребываетвсовершеннойтьме.Они
упражняются в опасном ремесле — чудесах — и не страшатся под именем поэзии
разноситьвредный яд, который делает людей неспособными к службе на благо
просвещения.Далее,у них столь несносные, противные полицейскому уставу
обыкновения,чтоужев силу одного этого они не могут быть терпимы ни в
одномпросвещенномгосударстве.Так,например,этидерзкиетвари
осмеливаются,будеим это вздумается, совершать прогулки по воздуху, а в
упряжкеуних голуби, лебеди и даже крылатые кони. Ну вот, милостивейший
повелитель,яи спрашиваю, стоит ли труда придумывать и вводить разумные
акцизныесборы,когда в государстве существуют лица, которые в состоянии
всякому легкомысленному гражданину сбросить в дымовую трубу сколько угодно
беспошлинных товаров? А посему, милостивейший повелитель, как только будет
провозглашенопросвещение,— всех фей гнать! Их дворцы оцепит полиция, у
них конфискуют все опасное имущество и, как бродяг, спровадят на родину, в
маленькуюстрануДжиннистан,котораявам,милостивейшийповелитель,
вероятно, знакома по «Тысяча и одной ночи».
— А ходит туда почта, Андрес? — справился князь.
— Пока что нет,—отвечал Андрес, — но, может статься, после введения
просвещения полезно будет учредить каждодневную почту и в эту страну.
— Однако, Андрес, — продолжал князь, — не почтут ли меры, принятые нами
против фей, жестокими? Не возропщет ли полоненный ими народ?
— Инасейслучай,— сказал Андрес, — и на сей случай располагаю я
средством.Мы,милостивейшийповелитель,невсехфейспровадимв
Джиннистан,некоторых оставим в нашей стране, однако ж не только лишим их
всякой возможности вредить просвещению, но и употребим все нужные для того
средства,чтобыпревратитьихвполезныхгражданпросвещенного
государства.Непожелаютони вступить в благонадежный брак, — пусть под
строгимприсмотромупражняютсявкаком-нибудьполезном ремесле, вяжут
чулкидляармии,еслислучитсявойна,илиделают что-нибудь другое.
Примитевовнимание, милостивейший повелитель, что люди, когда среди них
будутжитьфеи,весьмаскоро перестанут в них верить, а это ведь лучше
всего.Ивсякий ропот смолкнет сам собой. А что до утвари, принадлежащей
феям,то она поступит в княжескую казну; голуби и лебеди как превосходное
жаркоепойдутнакняжескуюкухню; крылатых коней также можно для опыта
приручить и сделать полезными тварями, обрезав им крылья и давая им корм в
стойлах; а кормление в стойлах мы введем вместе с просвещением.
Пафнутий осталсянесказанно доволен предложениями своегоминистра,и
уже на другой день было выполнено все, о чем они порешили.
На всех углах красовался эдикт о введении просвещения,и в то же время
полиция вламывалась водворцы фей,накладывала арест навсе имущество и
уводила их под конвоем.
Только небу ведомо,как случилось, что фея Розабельверде, за несколько
часов до того как разразилось просвещение,одна из всех обо всем узнала и
успела выпустить насвободу своихлебедей иприпрятать своимагические
розовые кусты и другие драгоценности.Она также знала, что ее решено было
оставить в стране, чему она, хотя и против воли, повиновалась.
Меж тем ниПафнутий,ниАндрес немогли постичь,почему феи,коих
транспортироваливДжиннистан,выражалистольчрезмернуюрадостьи
непрестанно уверяли,что они нимало непечалятся обо всем том имуществе,
которое они принуждены оставить.
— В конце концов,—сказал, прогневавшись, Пафнутий, — в конце концов
выходит, что Джиннистан более привлекательная страна, чем мое княжество, и
ониподымут менянасмехвместе смоимэдиктом имоим просвещением,
которое теперь только и должно расцвесть.
Придворныйгеографвместесисторикомдолжныбылипредставить
обстоятельные сообщения об этой стране.
Ониоба согласились натом,что Джиннистан —прежалкая страна,без
культуры, просвещения, учености, акаций и прививки оспы, и даже, по правде
говоря,вовсе не существует.А ведь ни для человека, ни для целой страны
не может приключиться ничего худшего, как не существовать вовсе.
Пафнутий почувствовал себя успокоенным.
Когдапрекраснаяцветущаяроща,гдестоялпокинутыйдворецфеи
Розабельверде,былавырубленаивблизлежащейдеревне Пафнутий, дабы
податьпример,самоличнопривилвсемкрестьянскимувальням оспу, фея
подстереглакнязявлесу,через который он вместе с министром Андресом
возвращалсявсвойзамок.Тутонаискусными речами, в особенности же
некоторымизловещимикунштюками,которые она утаила от полиции, загнала
князявтупик,такчтоон,заклиная небом, молил ее довольствоваться
местом в единственном, а следовательно, и самом лучшем по всем государстве
приютедляблагородныхдевиц, где она, невзирая на эдикт о просвещении,
могла хозяйничать и управлять по своему усмотрению.
Фея Розабельверде приняла предложение и,таким образом, попала в приют
дляблагородных девиц,где она,как отом уже было сказано,назвалась
фрейлейнфонРозенгрюншен,апотом,понеотступнойпросьбебарона
Претекстатуса фон Мондшейна, фрейлейн фон Розеншен.
Глава вторая
О неизвестном народе, что открыл ученый Птоломей Филадельфус во
время своего путешествия. — Университет в Керепесе. — Как в голову студента
Фабиана полетели ботфорты и как профессор Мош Терпин пригласил студента
Бальтазара на чашку чая.
Вприятельскихписьмах,которыепрославленныйученыйПтоломей
Филадельфус,будучи вдалеком путешествии,писалдругусвоему Руфину,
находится следующее замечательное место:
«Тызнаешь, любезный Руфин, что я ничего на свете так не страшусь и не
избегаю, как палящих лучей солнца, кои снедают все силы моего тела и столь
ослабляюти утомляют дух мой, что все мои мысли сливаются в некий смутный
образ,ия напрасно тщусь уловить умственным взором что-либо отчетливое.
Оттогояимеюобыкновениевэтужаркуюпоруотдыхать днем, а ночью
продолжаюсвоестранствование.Такипрошедшейночью я был в пути. В
непроглядной тьме мой возница сбился с настоящей удобной дороги и нечаянно
выехалнашоссе.Несмотрянаточтожестокие толчки бросали меня из
стороны в сторону и покрытая шишками голова моя была весьма схожа с мешком
грецких орехов, я пробудился от глубокого сна не раньше, чем когда ужасный
толчок выбросил меня из кареты на жесткую землю.