- Я не его имею в виду. Другого там не было?
- Был. Племянник старого Петера. Князь Стефан Доневич. По-моему, он живет в Загребе. Когда я там был в 1916 году, князю было всего шесть
лет.
- А недавно вам не доводилось с ним общаться?
- Нет. Ни недавно, ни вообще когда-либо.
- Вы не посылали ему денег - ему лично, или через кого-нибудь из какой-либо организации, или, может, еще с какой-то оказией, которую он
предоставил?
- Нет, сэр.
- Но ведь вы переводите деньги в Европу?
- Перевожу. - Вулф состроил гримасу. - Мои собственные деньги, которые я зарабатываю своим бизнесом. Я поддерживал лоялистов в Испании.
Иногда я посылаю деньги в... если перевести, то это звучит как Союз югославской молодежи. Но все это, конечно, никак не связано с князем
Стефаном Доневичем.
- Не знаю, не знаю. А кто ваша жена? Вы не были женаты?
- Нет. Женат? Нет. Это было... - Вулф заерзал в кресле, словно из последних сил сдерживал себя. - Сэр, мне крайне неприятно, но вы
приближаетесь к такому пункту в ваших расспросах, когда даже коренной и благочестивый американец того и гляди пошлет вас к дьяволу.
Я выразительно вставил:
- Я бы точно послал, хотя я на одну шестьдесят четвертую индеец. фэбээровец улыбнулся и вытянул ноги.
- Я думаю, - добродушно сказал он, - вы не станете возражать против того, чтобы изложить то, о чем мы беседовали, в форме отчета с
подписью.
- Если так нужно, пожалуйста.
- Хорошо. Итак, вы не представляете никакого иностранного ведомства, ни прямо, ни косвенно?
- Совершенно верно.
- Тогда это все, что мы хотели узнать. В настоящее время. - Он поднялся. - Большое спасибо.
- Не за что. До свидания, сэр.
Я проводил Шталя и сам открыл дверь перед "самой Америкой", дабы убедиться, что она окажется по ту сторону двери. Вулф может сколько угодно
миндальничать, но что до меня, то я не люблю, когда какой-то незнакомец разнюхивает мою личную жизнь, не говоря уж о жизнях 130 миллионов
американских верноподданных. Когда я вернулся в кабинет, Вулф сидел, закрыв глаза.
- Вот видите, что получается, - упрекнул я его. - За последние три недели вы отказались от девяти дел, и все из-за того, что вам пару раз
обломилось по жирному куску и счет в банке сразу распух. И это не считая бедной чужестранки, чья подруга питает слабость к бриллиантам. Вы
отказались расследовать все, что вам в последнее время предлагали. И вот пожалуйста!
Америка стала вас подозревать - ведь это так не по-американски - не делать деньги всегда, когда для этого есть возможность. Вот она и
напустила на вас фэбээровскую ищейку, и теперь, видит Бог, вам придется заняться расследованием ради самого себя! Вам не нужно...
- Заткнись, Арчи. - Вулф открыл глаза. - Ты вообще врун. С каких это пор в твоих жилах потекла индейская кровь?
Прежде чем я нашелся, что ответить, явился Фриц и сообщил, что обед готов. Я уже знал, что на обед сегодня фаршированные утиные грудки, а
потому не стал добивать этого распоясавшегося бездельника.
Глава 2
Во время трапез Вулф, как правило, не только не говорит о делах, но вообще выкидывает из головы все, что относится к работе.
Однако в этот
день мысли о работе, как оказалось, вытеснили у Вулфа интерес к еде, хотя я - убейте - не понимал, о каком деле он мог размышлять, если и дела-
то никакого у нас тогда не было и в помине. Вулф расправился с остатками трех уток - вчера с нами обедал его друг Марко Вукчич, - с привычной
ловкостью разрывая кости и вгрызаясь в сочную мякоть полированными белыми губами, однако вид у него при этом был довольно рассеянный. В связи с
этим обед несколько удлинился, и было уже почти два часа, когда мы покончили с кофе и вперевалку вернулись в кабинет. То есть это Вулф шел
вперевалку, а я так шагал очень даже бодро.
В кабинете, вместо того чтобы заняться каталогами или какими-нибудь другими игрушками, Вулф откинулся в кресле и, сплетя пальцы поверх
вместилища уток, закрыл глаза. В беспамятство он не впал - за тот час, что он так просидел, я несколько раз видел, как он втягивает и выпячивает
губы, из чего заключил, что мой шеф над чем-то напряженно раздумывает.
Неожиданно он заговорил:
- Арчи, почему ты сказал, что та девушка хотела позаимствовать книгу?
Выходит, мысли его были прикованы к черногорским барышням. Я махнул рукой:
- Да это я так, поддразнить вас.
- Нет. Ты сказал, она спрашивала, не читал ли я ту книгу.
- Да, сэр.
- И не изучаю ли ее.
- Да, сэр.
- И не читаешь ли ее ты.
- Да, сэр.
Он приоткрыл глаза.
- Тебе не приходило в голову, что она старалась выяснить, не взбредет ли кому-то из нас заглянуть в ближайшее время в ту книгу?
- Нет, сэр. У меня и так голова была забита. Я тогда сидел, а она стояла передо мной, и я больше думал о ее формах.
- Это вообще не мысль, а рефлекс, и отвечает за него спинной мозг, а не головной. Ты говорил, что книга эта - "Объединенная Югославия"
Хендерсона.
- Да, сэр.
- А где была эта книга, когда ты вернулся в кабинет?
- На полке, на своем месте. Она сама ее туда поставила. Для черногор...
- Пожалуйста, достань ее.
Я пересек комнату и, сняв с полки книгу, протянул ее Вулфу. Тот заботливо протер переплет ладонью - он всегда так поступает, обращаясь с
книгами - затем, не открывая, повернул книгу лицевой стороной к себе, крепко сжал и, подержав так некоторое время, резко отпустил. Открыв ее
после этого где-то в середине, он вынул из нее сложенный лист бумаги, засунутый между страницами. Вулф развернул бумагу и принялся читать. Я сел
и крепко закусил губу, от души желая, чтобы это помогло мне удержать слова, которые так и просились наружу.
- Так и есть, - произнес Вулф. - Прочитать тебе, что здесь написано?
- Сделайте одолжение, сэр.
Вулф кивнул и начал нести такую тарабарщину, что у меня волосы встали дыбом. Зная, что он только того и ждет, чтобы я прервал его, прося о
пощаде, я снова закусил губу. Когда он наконец остановился, я хмыкнул:
- Все это прекрасно, но зря она мне так прямо и не сказала, до чего я умный и привлекательный, вместо того чтобы излагать это на бумаге и
прятать между страницами книги. Особенно меня пленили последние слова о том, какой я...
- И особенно не стоило писать такое по-сербскохорватски.