Постороннему наблюдателю эта пара показалась бы презабавной - голый, коренастый, могучий, словно вросший в землю мужчина в самом расцвете зрелости и длинноногий, длиннорукий юнец в ярко-голубой хламиде поверх белоснежного хитона, застенчиво моргающий и переминающийся с ноги на ногу.
Однако, не будучи посторонним наблюдателем, Автолик мигом сумел оценить скрытую силу, таившуюся в юноше - и плечи учителя Автолика расслабились, а на бородатом лице доброжелательно блеснули черные глаза.
- Меня зовут Ифит, - торопливо представился юноша. - Ифит из Ойхаллии. Да вы знаете, небось - это на острове Эвбее...
- Неблизкий путь, - кивнул Автолик. - Учиться приехал, что ли, Ифит Ойхаллийский?
- Вряд ли, - равнодушно ответил юноша. - Скорее уж учить. А откуда вы знаете, что я Ифит Ойхаллийский? Вы что, с моим отцом знакомы?
Автолик почувствовал себя неловко - а это с ним случалось крайне редко. Ифит Ойхаллийский? С отцом знаком? Учить приехал?! Ведь сам же только что заявил: я, мол, Ифит из Ойхаллии... это что, не то же самое, что Ифит Ойхаллийский?
- С каким отцом? - вырвалось у борца.
- С моим, - повторил Ифит. - С Эвритом, басилеем Ойхаллии. Знакомы, да?
- Нет уж, не сподобился, - Автолик мало-помалу приходил в себя. В конце концов, что тут особенного - закончив занятия в фиванской палестре, лицом к лицу встретиться со старшим сыном басилея Ойхаллии (кто, кроме наследника, так спокойно назовет себя Ойхаллийским?), специально приехавшим сюда с Эвбеи и собиравшимся не учиться, а учить...
Кого?
Его, что ли, Автолика?!
Тогда - чему?!.
Борьбе? Нет, только не борьбе - стоит далеко... Автолик по себе знал, что опытные борцы даже при дружеском разговоре стараются держатся поближе к собеседнику, на расстоянии вытянутой руки; это въедается в плоть и кровь, становится второй натурой, привычкой, потому что дальше - неуютно, ближе - опасно, а вот так, полшага до захвата - в самый раз.
Нет, Ифит - не борец.
И не воин-щитоносец - потому что тот же Кастор всегда держится на расстоянии копейного удара, четырех-пяти локтей от собеседника, стараясь иметь запас пустого пространства (не такого, как любит его брат Полидевк, кулачный боец, а раза в полтора больше), и Автолик не раз замечал, что при разговоре с Кастором теснит последнего к ближайшей стене, машинально стараясь подойти поближе - что, в свою очередь, заставляло Кастора делать шаг назад.
А этот гость еще дальше стоит, чем Кастор, и чувствуется, что ему так удобно беседовать...
Кифаред? Так лучше Лина юнцу не бывать!
Колесничий? Повадка не та.
Просто юный нахал? Непохоже...
Раздумывая, Автолик нечаянно посмотрел переставшему моргать Ифиту прямо в глаза - и вдруг все понял, понял еще до того, как увидел, что за предмет приторочен к ограждению Ифитовой колесницы. Уж больно пронзительный прищур оказался у юноши, и морщинки не по возрасту лихо разбегались от уголков глаз; не взгляд - стрела, та стрела, которую видишь уже в себе, в первый и последний раз видишь...
Лучник.
И лук на колеснице - тяжелый, тугой, значительно больше обычного, такого, каких много перевидел Автолик за свою жизнь.
- Так ты сын Эврита-лучника... - пробормотал Автолик, задумчиво качая головой. - Нет, юноша, твоего отца я не видел, но слышал о нем не раз правда, тогда он еще не был басилеем, когда мне о нем слышать доводилось. Что ж тебя отец одного отпустил-то, в Фивы?
- Почему одного? - искренне удивился Ифит, смешно морща по-юношески чистый лоб. - И вовсе не одного... просто отец со свитой сразу в дом Амфитриона поехал, а я сюда - учителей здешних повидать. Вы понимаете, здесь же в учителях и Кастор Диоскур, и Автолик Гермесид, и...
Ифит осекся, видимо, сообразив, кем может оказаться его собеседник.
- А вы... вы - Кастор? Или сам Амфитрион?
- Тогда почему не Автолик? - иронически поинтересовался Автолик.
- Ну да! - Ифит Ойхаллийский подмигнул борцу - мол, наших не проведешь!
- Еще чего! Автолик - он хитрец известный, ему пальца в рот не клади, а у вас...
у вас лицо вон какое честное!
Так Автолик не смеялся даже тогда, когда братья Алкид и Ификл топтались по несчастному Поликтору и его дружкам.
3
...Нет, гости были сегодня Алкмене совершенно ни к чему.
С ночи у нее начались обычные женские очищения, но в последние годы (о ревнивая Гера!) они проходили настолько болезненно, что Алкмена старалась забиваться в отдаленнейший угол гинекея и хотя бы первые два дня, как зверь в берлоге, не попадаться никому на глаза, кроме двух доверенных рабынь-финикиянок, никогда не обижавшихся на раздражительную хозяйку.
Вот и сегодня Алкмена заснула только на рассвете, поднялась около полудня совершенно разбитая, обругала Тефию (сильно располневшую и ставшую от этого медлительной и добродушной) за какую-то пустячную провинность, через час подарила ей серебряную фибулу в виде листа орешника - дети были в палестре, муж находился там же, и жизнь шла своим чередом, то есть была отвратительной.
Алкмена знала, что скоро это пройдет, но легче от этого не становилось.
Ближе к вечеру вернулись дети - взмыленные, растрепанные, исцарапанные - и Алкмене очень захотелось обнять их, пожалеть, хоть на миг спрятать от сурового мужского мира, где дерутся и наказывают, но Амфитрион строго-настрого запретил ей так поступать; и еще около часа Алкмена жалела саму себя за то, что так и не смогла родить себе девочку (о мелочная Гера!..), а потом Алкид и Ификл куда-то умчались, пришедший незадолго до сыновей Амфитрион сидел в мегароне и был занят или притворялся, что занят...
Вот тогда и объявились нежданные гости.
Чуть было не приказав челяди выгнать чрезмерно шумную ватагу, заполонившую все подворье, Алкмена в последний момент пристально оглядела гостей и поняла - это кто угодно, только не бродяги. Две дюжины вооруженных людей с хриплыми голосами солдат, десяток женщин в запыленных одеждах, одна девочка примерно девяти лет, очень высокий мужчина чуть старше Амфитриона...
Они шумели, но не буянили, прихлебывали из походных киликов [килик черпак, кубок] с откидывающейся крышкой, но особо пьяным никто из них не был; женщины пританцовывали и вызывающе громко смеялись, но не походили при этом ни на дешевых порн, ни на бешеных вакханок, девочка вела себя тихо и смотрела на Алкмену огромными синими глазами (о Гера... за что?!), а высокий мужчина стоял в самой гуще толпы, скрестив руки на груди, и словно чего-то ждал.
Один из рабов, уроженец Эвбеи, при виде этого великана вздрогнул и побежал в мегарон, откуда вскоре вышел сияющий Амфитрион, на ходу набрасывая праздничный плащ - часть тафийской добычи.
- Радуйтесь! Я счастлив приветствовать басилея Ойхаллии, прославленного Эврита, в своем доме! - широко улыбаясь, Амфитрион легко сбежал по ступенькам и направился к гостям.
- И я рад приветствовать тебя, доблестный Амфитрион, потомок великого Персея! - отозвался высокий мужчина, ленивым взмахом руки укрощая свою свиту; ни дать ни взять, Колебатель Земли, Посейдон Энносигей, успокаивающий штормовое море.
"Нет, гости сегодня определенно ни к чему", - обреченно подумала Алкмена, с головой окунаясь в водоворот привычных, но оттого не более приятных домашних дел.
Когда шумные эвбейцы были размещены, а Амфитрион в это время развлекал Эврита ("Басилея!" - только сейчас дошло до Алкмены, и даже поясница ее вдруг перестала напоминать о себе), сидя с ним на террасе перед мегароном - во двор въехала колесница.
- Это мой сын Ифит, - представил нового гостя Эврит, и Амфитрион приветливо кивнул, бросив несколько похвальных слов об умении новоприбывшего управляться с лошадьми.