Хотите, чтобы я его опознал?
Двое других стариков отвернулись от говорившего, как будто он сказал что-то неприличное.
Крамли кивнул.
Старик трясущимися руками оперся о трость и стал подниматься. Крамли попытался было ему помочь, но старик наградил его таким яростным взглядом, что детектив отступил.
- Обойдусь!
Старик с силой застучал палкой по деревянному полу, словно хотел наказать его за плохие новости, и скрылся за дверью.
Последовав за ним, мы очутились в дымке, дожде и тумане, то бишь в Венеции, на юге Калифорнии, где Бог только что выключил свет.
Старику, когда мы входили в морг, было восемьдесят два года, когда выходили - не меньше ста десяти, он даже не мог больше опираться на трость. Глаза погасли, и он не стал отбиваться, когда мы помогали ему добраться до машины. Не умолкая, он причитал:
- Боже мой, Боже мой, кто же это его так безобразно обстриг? И когда? - Он нес чепуху, чтобы хоть как-то отвлечься. - Это вы умудрились? - восклицал он, ни к кому не обращаясь. - Кто это сделал? Кто?
Я знал, но ничего не сказал. Мы вытащили старика из машины и подвели к тому месту на холодной скамье, где он сидел всегда и где его ждали другие старики, делая вид, будто не заметили нашего возвращения. Они сидели, устремив глаза кто в потолок, кто в пол, им не терпелось, чтобы мы ушли, а они смогли бы решить, как поступить - отвернуться от изменника, каким стал для них их старый друг, или придвинуться к нему поближе и согреть своим теплом.
Мы с Крамли пребывали в глубоком молчании, пока ехали к дому, где продавались канарейки. К дому все равно что пустому.
Я остался за дверью, а Крамли зашел в комнату старика взглянуть на голые стены и прочесть бесконечно повторявшееся имя "Уильям, Уилли, Уилл, Билл, Смит, Смит, Смит", нацарапанное стариком в надежде обрести бессмертие.
Выйдя, Крамли оглянулся на удручающе пустую комнату.
- Господи Боже, - пробормотал он.
- Вы прочли, что написано на стене?
- Прочел все. - Крамли огляделся и с неудовольствием осознал, что так и не отошел от двери и смотрит в комнату. - "Он стоит в холле". Кто там стоял? - Крамли обернулся и смерил меня взглядом. - Вы?
- Вы же знаете, что не я, - сказал я, попятившись.
- Полагаю, я мог бы арестовать вас за взлом и проникновение.
- Но вы этого не сделаете, - нервно ответил я. - Эта дверь и все двери в доме не запираются годами. Любой может войти. Кто-то и вошел.
- Откуда я знаю, что это не вы нацарапали своим собственным ногтем эти чертовы слова на стене для того только, чтобы у меня волосы встали дыбом и чтобы я поверил в вашу абракадабру?
- Почерк на стене дрожащий - ясно, что царапал старик.
- Вы могли подумать об этом заранее и подделать каракули.
- Мог, но не подделал. Боже мой, что нужно, чтобы убедить вас?
- Больше, чем мурашки у меня на коже, вот что я вам скажу.
- Тогда, - я снова засунул руки в карманы и сжал кулаки, водоросли все еще были спрятаны и ждали своего часа, - тогда остальное наверху. Поднимитесь. Посмотрите сами. А когда спуститесь, расскажете, что увидели.
Крамли склонил голову набок, снова по-обезьяньи посмотрел на меня, вздохнул и стал медленно подниматься по лестнице, словно старый продавец обуви, несущий по сапожной лапе в каждой руке.
На площадке он долго стоял, как лорд Карнарвон перед гробницей Тутанхамона. Потом вошел. Мне казалось, я слышу, как призраки старых птиц шелестят крыльями, рассматривая его. Слышу шепот мумии, встающей из речного песка. Но это встрепенулась у меня в душе старая подружка - муза, жаждущая сенсаций.
На самом же деле я слышал, как Крамли ступает по песку, покрывавшему пол в комнате старухи и заглушавшему его шаги. Вот он дотронулся до клетки - раздался металлический звон. Потом я услышал, как он наклоняется, чтобы ухом уловить ветер времени, доносящийся из пересохшего изболевшегося рта.
И под конец я услышал произнесенное шепотом имя, нацарапанное на стене, произнесенное дважды, трижды, как будто старушка с канарейками иероглиф за иероглифом разбирала египетские письмена.
Когда Крамли с усталым лицом спустился, он выглядел так, будто сапожные лапы переместились ему в желудок.
- Бросаю это дело! - заявил он. Я ждал.
- "Восшествие Хирохито на престол", - процитировал Крамли старую газету, которую только что увидел на дне клетки.
- Аддис-Абеба? - добавил я.
- Неужели это и впрямь было так давно?
- Теперь вы все видели своими глазами, - сказал я. - Что же вы думаете?
- Что я могу думать?
- А вы не прочитали по ее лицу? Не заметили?
- Чего?
- Она следующая.
- Что?
- Да это же ясно по ее глазам. Она знает, что кто-то стоит в холле. Он поднимается к ее комнате, но не входит, а она просто ждет и молит, чтобы вошел. Меня холод пробирает, не могу согреться.
- То, что вы оказались правы насчет бумажного мусора и трамвайных билетов, то, что нашли, где жил старик, и установили, кто он, еще не делает вас чемпионом по гаданию на картах таро. Вас, значит, холод пробирает? Меня тоже. Только из ваших подозрений и моего озноба каши не сваришь, особенно если крупа отсутствует!
- Вы не пришлете сюда полицейского? Ведь через два дня ее не станет.
- Если мы начнем приставлять полицейского к каждому, кому суждено умереть через два дня, у нас больше не будет полиции. Вы хотите, чтобы я учил моего шефа, как ему распоряжаться своими людьми? Да он спустит меня с лестницы и мой жетон отправит следом. Поймите же - она никто, мне противно это говорить, но так считает закон. Будь она хоть кем-то, может, мы и поставили бы охрану...
- Тогда я сам.
- Думайте, что говорите. Вам ведь когда-то понадобится поесть или поспать. Вы не сможете торчать здесь неотлучно. В первый же раз, когда вы побежите за сосиской, он, кто бы это ни был, если действительно он существует, войдет. Она чихнет, и ей конец. Да не приходит сюда никто! Просто ветер по ночам гоняет комки шерсти и волос. Сначала это услышал старик, теперь - миссис Канарейка.
Крамли перевел взгляд на длинную темную лестницу, туда, где уже не пели птицы, не было весны в горах, бездарный органист в незапамятном году не аккомпанировал своим маленьким желтым певцам.
- Дайте мне время подумать, малыш, - сказал Крамли.
- И дать вам время стать соучастником убийства.
- Опять вы за свое. - Крамли с такой силой распахнул дверь, что петли взвыли. - И как это получается, что вы мне почти что нравитесь и тут же я злюсь на вас, как черт?
- Кто же в этом виноват?
Но Крамли уже ушел.